— А про казенное имущество вы забыли? «Где, — спросит Роман Петрович, — взяли?» Конечно, Генка, возможно, и ветряк, но парень постарался, оказал нам услугу, а мы теперь что же, выдавать его станем? По-товарищески это будет?
Славка с Костей опускают головы.
— А мы скажем, что сами стащили, — вздыхая, решает Костя.
— А где? Где? Ведь ты, Костя, даже не знаешь, откуда Генка все это стащил. Теперь дед Захар обещал все уладить, а если дело дойдет до Романа Петровича, так он тоже молчать не станет: зачем ему перед начальником брать вину на себя? Тогда уж, хочешь не хочешь, а про Генку придется сказать… И потом — что, если Роман Петрович нам вообще не поверит? Скажет — померещилось. А чем мы докажем? Чем? Ведь доска оказалась на месте… Вон и дед Захар, на что уж доверчивый и добрый, и тот не поверил, даже рассердился. И выйдет, что мы не только нарушители дисциплины и предатели, но еще и лгуны. Станем посмешищем для всего лагеря!
Славка с Костей уныло умолкают. Стать посмешищем для всего лагеря — это уж слишком! Может, и действительно лучше промолчать?
— За дровяным сараем было темно… Может, и верно тебе только показалось? — нерешительно спрашивает Славка.
— Вот видишь, даже ты сомневаешься, а хочешь еще, чтобы Роман Петрович поверил!
— Да я не сомневаюсь… Только, как-то чудно оно получается…
— Знаете что? Давайте подождем Томку, — убедительно шепчет Костя. — Тогда все вместе и придумаем, что делать.
Сереже сейчас не до самолюбия: действительно, хорошо бы посоветоваться с решительной, предприимчивой подругой. А она вот-вот приедет.
— Славка, — закричал с веранды дежурный по живому уголку. — Можно кукушонка вчерашними макаронами кормить?
— Погоди, я сейчас приду!.. — откликнулся Славка. — Значит, условились: будем ждать Томку?
Сережа мрачно промолчал, и, не дождавшись ответа, Славка побежал на веранду, где нетерпеливо разевал клюв голодный кукушонок.
Дед Захар выручает ребят
Роман Петрович задумчиво шагал из угла в угол.
В дверь постучали.
— Войдите!
В комнату вошел грустный, с перевязанной щекой завхоз.
— Что это с вами, Аникей Степаныч?
— Зуб окаянный замучил, — пожаловался тот. — Ходил только что в медпункт, там Галина Григорьевна уже щипцы кипятит — рвать собирается.
— Страшно?
— Страшно… — содрогнулся завхоз. — Будто смертушка моя приходит. Ну, авось жив останусь! Вот, Роман Петрович, подпишите эти документы.
Роман Петрович подписал бумаги и пожелал Аникею Степановичу поскорее избавиться от ненавистного зуба.
— Да, чуть не забыл, — обернулся уже с порога завхоз. — Не спал я этой ночью, и послышалось мне, уже перед рассветом, что ваши воспитанники по лагерю бродили.
— Кто именно? — насторожился Роман Петрович.
— Кто именно, не разобрал: в голове шмели жужжали от боли. Спросите лучше сторожа, мне и его голос послышался.
— Проверю. Спасибо, что сказали.
Немного погодя Роман Петрович вызвал сторожа.
Дед Захар учтиво поздоровался, старательно пригладил на голове черную, без проседи, копну волос и деликатно присел на краешек стула. Свой картуз он осторожно положил на край стола.
— Звали, товарищ начальник?
— Звал, Захар Иванович, Что у вас за шум был сегодня на рассвете?
— Когда? Так это же девчата ящериц испугались.
— Да нет, после того. Говорят, какие-то ребята по лагерю слонялись. Безобразие!
— Ребята? Что-то не припомню… A-а, выходили, правда, из спальни двое или трое — живот заболел, за ужином перестарались, — рассмеялся сторож. — Ну, посудачили со мной минутку и назад воротились. А так — не беспокойтесь, все было благополучно, можете на меня положиться.
— Ну что ж, тем лучше! Я не задерживаю вас больше, Захар Иванович.
Дед Захар встал и потянулся рукой за картузом.
— Какой странный у вас шрам на руке, — заметил Роман Петрович, присматриваясь к большой, поросшей рыжими волосками руке старика. — Точно подковка… Отчего он?
— Где? А, этот… да уж не упомню, откуда он взялся, — сторож быстро опустил руку с картузом вниз. — Мало ли шрамов за жизнь наживешь? Так я пойду, товарищ начальник.
Роман Петрович вынул из кармана портсигар, достал папироску и закурил.
— Прошу, Захар Иванович! Или вы махорочку предпочитаете?
— Да как сказать, — замялся сторож. — Решил бросить курить, товарищ начальник, и не соблазняйте лучше… — Чтобы не поддаться соблазну, дед Захар даже отступил к двери. — Ну, я пошел. А на моем дежурстве все было спокойно, не сомневайтесь.
Роман Петрович некоторое время неподвижно сидел за столом, устремив взгляд на дверь, которую тщательно прикрыл за собой сторож.
— Странно… очень странно… — взволнованно пробормотал он и вдруг решительно поднялся и быстро вышел из кабинета.
— Запрягай, Семен! — приказал он ездовому. — Сейчас в район поедем.
Товарищ Орлов интересуется костюмами
Сережа пригорюнившись сидел на лавочке. На коленях у него лежала раскрытая книжка, но ему не читалось.
На веранде, за перегородкой, Славка усердно песочил кого-то за лень и небрежность.
— Ну разве это свежая трава? Кого ты обманываешь? Какой заяц станет есть такую траву? А где гусеницы для кукушонка? Где гусеницы, я спрашиваю? Ты ведь дежурный по живому уголку и должен знать свои обязанности!
Хорошо Славке: он увлекся своей работой в живом уголке и больше ничто его не тревожит. А вот Сережу неотступно преследует воспоминание о ночном происшествии у Волчьего Колодца. За эти два дня он даже осунулся, и встревоженный Виктор Михайлович заставил мальчика пойти в медпункт и измерить температуру.
На лавочку, рядом с Сережей, опустился товарищ Орлов, гость Романа Петровича, который вчера приехал в лагерь. Этот невысокий, крепкий человек лет сорока, с моложавым, подвижным лицом и быстрым взглядом чуть лукавых карих глаз, был очень компанейским дядей. Он быстро перезнакомился со всеми взрослыми обитателями пионерлагеря, а с пионерами легко и просто подружился. Потому Сережа и не удивился, когда товарищ Орлов дружески хлопнул его по плечу и спросил:
