противотанковыми управляемыми снарядами.
Мы заняли исходную позицию. Был отдан боевой приказ командирам рот и обеспечено его доведение до каждого солдата. Батальон, развернутый в боевой порядок, по команде «Вперед!» начал выдвижение.
«Противник» перешел в контратаку.
Навсегда исчезли идиллические времена, откуда до нас дошли самые разные варианты анекдота о старушке, пасущей козу и указывающей командиру, что ему следует переместить пулеметы больше вперед и немного левее, потому что все так делают.
Современная сложная техника не допускает никаких шаблонов. Маневр мишенями, означавшими «противника» и управлявшимися электронно-вычислительной машиной, заставляет реагировать быстро и гибко. Здесь много зависит от самостоятельности и решительности в действиях командиров рот, взводов и отделений.
Не было иначе и на этот раз. Мишени стали появляться неожиданно и в самых различных местах на продолжительный и короткий промежуток времени. Мощная и четко управляемая стрельба раздалась над полигоном.
Для непосвященного человека это могло бы показаться чарующим представлением, демонстрировавшим совершенную боевую подготовку воинов чехословацкой Народной армии. Но здесь находились только люди посвященные — командиры, политработники и солдаты нашего батальона, а вместе с нами члены проверочной комиссии. И мы не могли обмануться, если бы даже и хотели. Ничего нельзя было скрыть или обойти. Всем нам хорошо было известно, как бывает, когда цель поражена и когда опускается неповрежденной из-за того, что стрелок ее не заметил или не сумел поразить. Без проблем мы также определили, что какая-то боевая машина не открывает огня, потому что в пулемете заклинило патрон, а экипаж не сумел вовремя устранить неполадку. А то, что одна из машин не смогла двинуться с места, мог бы определить и непосвященный человек.
Мы отразили контратаку, вынудили «противника» отступить, и батальон перешел к его преследованию в готовности в любую минуту снова открыть огонь.
Руководитель учений отдал распоряжение командиру батальона перейти к обороне, обеспечить инженерное оборудование и организовать систему огня. Солдаты принялись быстро окапываться, потому что всем было ясно: на этом учения закончатся.
Индра, Ванечек и я находились среди воинов. Мы не обмолвились между собой ни словом. Нам было известно, что проверочная комиссия сейчас напряженно работает, подводит итоги отдельных этапов учений, оценивает деятельность наших командиров, уровень их тактической подготовки, подробно разбирает результаты боевых стрельб.
Потребуется несколько часов, прежде чем с нами проведут детальный разбор. Но нам уже и сейчас становилось ясно, что своего обязательства мы не выполнили.
Спустя два часа в клубе полигона состоялся разбор результатов учений. Индра, я и Ванечек — мы по сравнению с командой, в которую вошли командир дивизии и посредники, находились в подавляющем меньшинстве.
По вполне понятным причинам разбор проходил за закрытыми дверями, что вызвало среди личного состава батальона немалую и плохо скрываемую за простоватым юмором нервозность.
Анализ учений был глубоким и всесторонним. Командир дивизии выразил свое удовлетворение методами приведения батальона в боевую готовность и выполнением установленных временных нормативов. Естественно, что он не забыл упрекнуть нас в несвоевременном выходе одной машины. Его вывод о том, что в этой фазе учений батальон выполнил свою задачу, мы выслушали с удовольствием, но и с пониманием того, что худшее у нас впереди.
Но худшего пока не произошло. Нас похвалили также за марш в исходный район, хотя и обратили серьезное внимание на необходимость повышения физической подготовки личного состава батальона. В целом командир дивизии остался доволен и самим тактическим учением.
Атмосфера оставалась благоприятной для нас, пока командир дивизии не перешел к оценке боевых стрельб. Он был не удовлетворен действиями командиров по управлению огнем, упрекнул нас в том, что командиры не всегда могли вовремя реагировать на действия «противника», до сих пор не научились быстро переносить или сосредоточивать огонь. В этом вопросе их действия он оценил только как хорошие.
Затем случилось наихудшее. Результаты, представленные посредниками, подтвердили наши опасения.
Необходимое количество установленных целей для этих учений не было поражено. Поэтому нас не удивило заключение командира дивизии, что результаты боевых стрельб можно оценить только как удовлетворительные. В связи с тем что стрельбы являются решающим фактором действий батальона на поле боя и в уничтожении «противника», действия батальона в целом тоже могут быть оценены только как удовлетворительные.
И так все пошло в этом духе. Индра получил задачу провести анализ причин выявленных недостатков и в срок до четырнадцати дней представить командиру дивизии план мероприятий по их устранению.
Совещание закончилось, и командир дивизии вместе с посредниками убыл. Но перед отъездом он отозвал Индру в сторону и о чем-то с ним накоротке, но серьезно переговорил. Потом мы наконец-то остались втроем. Мы долго сидели молча, потому что в этот момент нас охватило чувство разочарования. Какими незначительными перед лицом прошедших событий теперь нам показались все споры — брать обязательства бороться за звание отличного батальона или нет — и все волнующие дискуссии, подсчеты, прикидки! Как это могло случиться? Почему именно у нас? В чем же была ошибка?
Эти и подобные им вопросы вертелись у нас в голове, и мы напрасно искали на них ответа. Ведь еще вчера мы готовы были дать голову на отсечение, что подобное абсолютно исключено.
После долгого молчания Индра произнес слова, потрясшие меня и Ванечека:
— Это подстроили мне специально.
— Вы что, говорите это серьезно? — возмутился Ванечек.
— Ты с ума сошел, Индра! — поддержал я Ванечека, даже не вспомнив о том, что к подобному тону я прибегал только в тех случаях, когда мы оставались с командиром одни.
— Вы еще не знаете, что мне сказал командир дивизии, когда отвел меня в сторону, — заявил Индра.
Мы не знали, но и не спросили, убежденные в том, что он сам скажет нам это. И он сказал:
— Командир любезно предоставил нам возможность выполнить в будущем учебном году то, что мы не смогли сделать в этом.
— Это означает… — произнесли мы с Ванечеком почти в один голос.
— Именно так, — подтвердил Индра. — Мой перевод в штаб дивизии откладывается, так что Ирену я прозевал…
Мы понимали, что слова о терпеливо ожидающих невестах в данном случае совершенно не к месту, да и желания утешать Индру у нас не было. Поэтому в комнате снова воцарилась тишина.
— Это подстроили мне специально, — повторил Индра с мнительностью ребенка дошкольного возраста.
— Индра, — сказал я, — ты не имеешь ни малейшего права утверждать что-либо подобное. Я могу назвать тебе десятки коммунистов и комсомольцев, которые ни за что бы не допустили, чтобы кто-либо попытался агитировать солдат не выполнить наши обязательства.
— Послушай, Петр, — не сдавался Индра, — собрание — это одно дело, а казарма и кафе — другое. Может быть, там на них оказывают значительно большее влияние, чем здесь. Кто-то, кого я невольно обидел, сделал все возможное, чтобы в нужный момент отомстить мне.
— Ошибка в чем-то другом, — заявил Ванечек. — В нас самих, в тех, кто здесь вот сидит. И в Броусиле. Мы не сумели научить их всему так, как это было нужно. И в чем-то допускали послабления и солдатам, и самим себе.
— Да, видимо, это так, — поддержал я его.
— И это мне говорите именно вы? Один считает, что задача политработника — брать под защиту
