дверцы:
— Прошу вас, коллега!
Мацукава, моложавый энергичный японец с круглым скуластым лицом и короткой прической, был одним из местных журналистов, с которыми Рихард уже успел завести знакомство. Мацукава сотрудничал в «Дзи-дзи» — влиятельной консервативной газете, весьма близко связанной с «Сэйю-кай» — старейшей политической партией Японии.
Несколько дней назад Мацукава предложил Рихарду пообедать в ближайшее воскресенье в кругу его семьи: «Вам будет полезно увидеть, как живут настоящие японцы», — уговаривал он Зорге.
«В самом деле, почему бы не побывать в типичном японском доме?» — подумал Рихард и согласился. Тем более что ему уже давно хотелось проверить некоторые свои наблюдения. Где-то в глубине души Рихарда начинало раздражать уж слишком подчеркнутое стремление Мацукавы завоевать его расположение. Временами этот человек казался ему просто навязчивым. К тому же, однажды придя в гостиницу, Рихард увидел его стоящим у стойки портье. Между Мацукавой и портье происходил явно доверительный разговор.
Конечно, все это еще ни о чем не говорило. Многие японские журналисты были бы рады оказаться на дружеской ноге с корреспондентом одной из самых влиятельных немецких газет. И Мацукава в этом смысле, видимо, не составлял исключения. Доверительная беседа с портье? Вполне возможно, что Аритоми хотел лишний раз обратить внимание прислуги на своего друга для того, чтобы Рихард не испытывал никаких неудобств.
Так или иначе, Зорге решил поближе узнать этого человека: газета «Дзи-дзи» была тесно связана с крупнейшими японскими монополиями, и Мацукава мог бы впоследствии стать одним из источников информации о приготовлениях японской промышленности к войне.
Пробравшись через лабиринт узких улочек, машина остановилась возле невысокого каменного забора.
Рихард шагнул за калитку и огляделся. После шума и духоты токийского центра этот крошечный садик перед легким опрятным домом действительно показался ему райским уголком. Два дерева отбрасывали прохладную тень. Кустики карликовой японской сосны распростерли свои пушистые лапы над самой землей, усыпанной мраморной крошкой. Живописное нагромождение серых пористых валунов, образующих миниатюрный грот. Из темной почти игрушечной пещеры бежала тонкая струйка воды. Ручеек впадал в прозрачное озеро, величиной с таз.
Мацукава запер калитку и медленно повел Рихарда по тропинке, выложенной плоскими зелеными камнями.
— Говорят, дом англичанина — его крепость, объяснял он на ходу, — но жилище японцев не имеет такого воинственного значения. Оно стоит открытым на все четыре стороны, и солнце проникает в самые отдаленные его уголки. Стоит только убрать легкие раздвижные стены, и все комнаты легко соединятся в одну. Правда, в таком доме почти невозможно найти уединения. Но в дружной семье это и не очень нужно. У вас, должно быть, тоже есть семья, господин Зорге?
На какую-то долю секунды Рихард помедлил с ответом. Перед глазами неожиданно четко возникло лицо Кати. «Как она там?..»
— К сожалению, нет. Боюсь, что я не создан для семейной жизни. Жены таких бродяг, как я, бывают не очень-то счастливы.
В голосе Рихарда прозвучало столько искреннего сожаления, что его собеседник поспешил принести извинения за свою бестактность и, пытаясь исправить положение, вернулся к начальной теме разговора.
— Мы живем по законам теплых стран, в которых принято отдохнуть на широкой веранде, погреться на солнце, перекинуться несколькими словами с соседом, от которого тебя отделяет садик с цветами и птичками. Дом японца — это тихая пристань, в которой легко обрести покой. Сейчас вы, дорогой коллега, сможете убедиться в этом сами.
С этими словами Мацукава толкнул легкую дверь, и они вошли в большую светлую прихожую. Она была совершенно пуста. Лишь у самого порога стояло две пары мягких бархатных туфель.
Рихард снял ботинки. Входить в дом японца в уличной обуви не полагалось.
Обед был восхитителен. Рихард не успевал расхваливать кулинарное искусство изящной госпожи Мацукава. Хозяйка была рада угодить гостю и без конца распоряжалась насчет новых блюд. Худенькая служанка, почти девочка, сбилась с ног, принося и убирая подносы со всякой снедью. Тут были рыба, креветки, курица, морская капуста, редька, грибы, побеги молодого бамбука и еще многое такое, что выглядело аппетитно и загадочно. Хозяин дома то и дело подливал в маленькую фарфоровую чашечку гостя подогретое сакэ, и оба, казалось, пребывали в прекрасном расположении духа. В конце десерта госпожа Мацукава принесла мокрые, крепко отжатые салфетки, которыми полагалось обтереть лицо и руки.
Рихард поблагодарил хозяев: отныне его знания японской кухни ни у кого не вызовут сомнений.
— Не угодно ли отдохнуть на свежем воздухе? — предложил Мацукава.
Они вышли на широкую веранду. На маленьком столике возвышалось несколько бутылок, сифон с газированной водой, низкая фарфоровая плошка с аккуратными кубиками льда.
Воздух был пропитан ароматом цветов. Сияла луна.
Несколько минут оба молчали. Рихард задумался: как приступить к разговору, ради которого он, собственно, и приехал в этот дом? Мацукава тем временем откупорил бутылки, плеснул в стаканы желтоватую влагу. Тихо звякнули о стекло кусочки льда.
— Сознайтесь, дорогой коллега, — нарушил молчание Мацукава, протягивая Рихарду стакан, — не очень-то хочется уединяться в четырех стенах после вот такого свидания с ее величеством природой. Что еще в мире может сравниться с этим безмятежным праздником покоя!
— Пожалуй, ничего, — отозвался Рихард, мысленно благодаря всех святых за спасительную идею, которую подал ему Мацукава. — Мне уже порядочно надоело таскаться по космополитическим приютам вроде отеля «Тэйкоку». При всем своем великолепии они не более чем бетонные клетки, в которых никогда не чувствуешь себя как дома.
— Да, да, вы совершенно правы! — согласился Мацукава. — Я бы, вероятно, не перенес и недели такой жизни.
— Ну, вам, видимо, это и не грозит, — сказал Рихард. — А если и довелось когда-нибудь стать гостем отеля, то вы вряд ли испытали бы те неудобства, с которыми мне приходится сталкиваться чуть ли не каждый день.
— Разве вас плохо обслуживают? — удивился Мацукава.
— О нет, прислуга безупречна. Но что бы вы сказали, если бы во время вашего отсутствия кто-то постоянно копался в ваших личных вещах и даже не пытался скрыть своих следов. Когда я говорю об этом портье, он делает вид, что ничего не знает.
— Это возмутительно! — воскликнул Мацукава. — Наши полицейские власти полагают, что мир сплошь состоит из одних шпионов. Конечно, у нас немало врагов, но нельзя же их видеть в каждом иностранце. Я завтра же позвоню в отель и от имени редакции потребую, чтобы администрация пресекла эти безобразия. Подозревать нашего уважаемого коллегу, немецкого национал-социалиста! Какая несусветная глупость!
— Вы меня очень обяжете, — сказал Рихард. — Надеюсь, что это вас не затруднит. Ведь вы знакомы с нашим портье? Если он сам не сможет ничем помочь, то пусть хотя бы скажет, куда я должен обратиться.
— А почему вы думаете, что я знаком с вашим портье? — спросил Мацукава.
В его голосе раздались неожиданно тревожные нотки. Рихард сделал вид, что не заметил их.
— Просто я видел вас как-то оживленно беседовавшим и подумал, что вы старые приятели.
Мацукава поднес к губам стакан, но поперхнулся.
— Должно быть, вы ошиблись, дорогой Рихард, — сказал он, пытаясь скрыть смущение. — Впрочем, нет, я, кажется, действительно заходил к вам в отель, чтобы купить несколько поздравительных карточек, — торопливо поправился он. — Это было две недели назад. Как раз накануне дня рождения
