овального зала, где на качающемся полу кружилось несколько нарядно одетых пар, миновал коридор, ведущий к ресторану. Дальше начинались маленькие гостиные, для деловых бесед и встреч. У одной из них Зорге остановился. Здесь обычно собирались, чтобы обсудить последние новости, маститые иностранные корреспонденты, работавшие в Шанхае. От них всегда можно было узнать кое-что важное. Он уже взялся за ручку, как вдруг услышал за своей спиной чьи-то глухие шаги.
— Я чувствовал, что найду вас здесь, — смущенно улыбаясь, заговорил, направляясь к нему, невысокий, крепко скроенный человек в больших роговых очках. Это был Одзаки.
В безукоризненном черном костюме и белоснежной сорочке, лучший японский корреспондент в Китае выглядел явно утомленным и чуть побледневшим. Рихард понял: последняя новость взволновала Одзаки не меньше, чем его самого.
— Надеюсь, немного виски вам не помешает? — добродушно улыбнулся Рихард.
— Напротив, это как раз то, что может привести меня в чувство, — проговорил Одзаки, беря Рихарда под руку.
Они спустились в декорированный под аквариум бар и уселись за стойкой.
— Два двойных виски! — кивнул Зорге бармену.
— Мерси, мосье…
Человек, сидевший у стойки рядом с Рихардом, хорошо знал Китай. Свое детство он провел на острове Тайвань, где его отец был редактором газеты «Нити Нити Симбун». С детских лет Одзаки отличался острым аналитическим умом, вдумчивым отношением к окружающей жизни Он был неплохим поэтом. Его стихотворения, которые он подписывал псевдонимом Сирокава Дзиро, имели определенный успех. Но Одзаки интересовался и социалистическим учением. В студенческие годы он читал произведения Маркса, Энгельса, Ленина.
Окончив юридический факультет Токийского университета, он стал работать в крупных газетах — «Асахи Симбун» и «Осака Асахи». А с 1929 года он находился в Шанхае в качестве корреспондента этих газет.
Рихард уже давно присматривался к Одзаки. Чутье разведчика подсказывало ему, что этот умный, проницательный и дальновидный человек может стать его другом. Блестящий журналист, отличный знаток Японии и Китая, Одзаки, казалось, не разделял энтузиазма большинства своих западных коллег по поводу антисоветских настроений японской военщины. Однако до этой ночи Рихард не имел случая поговорить с ним по душам.
Они просидели вместе всю ночь напролет. Рихард чувствовал: политические взгляды и настроения Одзаки еще не вполне устоялись. Он критически относился к капиталистическому строю — главному источнику всех бед человечества. Он сознавал опасность японского милитаризма, ненавидел фашизм. Но он еще не нашел своего места в общем ряду борцов со всем этим злом.
Задачей Рихарда было восполнить этот пробел, убедить Одзаки в том, что, помогая Советскому Союзу в борьбе против нависшей над миром фашистской угрозы, он в то же время служит интересам своей страны. И когда он убедился, что достиг своей цели, они договорились о сотрудничестве. Правда, оно оказалось кратковременным. В начале 1932 года Одзаки срочно вызвали в Токио.
По пути в Японию Рихард предвкушал радость встречи с Одзаки. Но в Токио Одзаки не оказалось. В это время он работал в Осаке. От Вукелича Рихард узнал, что за последние годы Ходзуми Одзаки значительно укрепил свое положение журналиста и приобрел репутацию одного из лучших знатоков Китая и Японии. Его охотно печатали газеты. Имя Одзаки хорошо знали читатели журнала «Современная Япония», издававшегося на английском языке. Вышла его первая книга о Китае, которая сразу привлекла внимание специалистов.
Но вот Одзаки вернулся в Токио. Теперь он был одним из организаторов Общества по исследованию восточно-азиатских проблем, созданного при газете «Асахи Симбун», — политическим деятелем, пользовавшимся большим влиянием и авторитетом.
Рихард задумался. Три года — срок немалый. За это время во взглядах его шанхайского друга могло произойти много перемен. К тому же Рихард теперь должен предстать перед ним в обличье нацистского журналиста. Догадается ли Одзаки, что это только маскировка? Сможет ли скрыть свое удивление от посторонних? И как будет вести себя дальше? Возобновит ли их шанхайские отношения или сделает вид, что забыл о прежних встречах и беседах?
Рихард понимал: нельзя заставить человека встать в ряды антифашистов, если он сам того не хочет. Дело, которому он служит, требует, чтобы ему отдавались полностью, без остатка. Оно подчиняло себе все силы, помыслы, всю волю, энергию, мужество.
Наконец они встретились и, как тогда в Шанхае, проговорили много часов подряд, вспоминали прошлое, строили планы на будущее. Вновь и вновь Рихард мысленно взвешивал свои наблюдения. Да, он прав: левые политические настроения Одзаки не изменились. Он сразу сообразил, что обличье нацистского журналиста лишь маскировка. Он по-прежнему готов помогать Зорге в его работе.
Еще в Шанхае Рихард советовал своему другу ни при каких обстоятельствах не выдавать своих истинных политических симпатий. Любое публичное выражение левых взглядов навсегда закрыло бы перед Одзаки нужные двери, он лишился бы доверия власть имущих, которое так необходимо им для успеха их общего дела: защиты оплота мира — Страны Советов. И сейчас Одзаки благодарил Рихарда за этот совет. Сомнений не было: значит, Одзаки не изменил себе, значит, он все это время думал о возможности вести в дальнейшем конспиративную работу, значит, он остался другом Советской России…
— А что вы скажете о принце Коноэ? — спросил Рихард.
— Я думаю, что это новая восходящая «звезда», — ответил Ходзуми и швырнул в море плоский белый голыш.
— Так же скользит по волнам? — задумчиво проговорил Рихард, провожая глазами камень. — А скоро ли пойдет ко дну?
— Он слишком хитер и дальновиден, чтобы не удержаться на поверхности. Мне даже кажется, что очень скоро принц может стать премьер-министром.
— Вы так считаете?
— Почти убежден в этом. У принца большие связи и не так уж много врагов. Такие люди, как он, для нынешней Японии большая редкость.
— Ну что ж, — сказал Рихард после некоторого раздумья. — Я рад, что наши наблюдения совпадают. Было бы очень полезно, если бы мы с вами оказались в курсе тех дел, которыми озабочен Коноэ. Но я сейчас не совсем представляю, как это можно устроить.
— Тут нужно крепко подумать, — произнес Одзаки. — Коноэ стоит на одной из самых верхних ступенек нашей политической иерархии. В его окружение не так-то легко проникнуть. Но, — он сделал паузу, — первый секретарь принца — мой старый университетский товарищ Фумико Кадзами…
Вскоре Рихард отправил в Центр очередную радиограмму:
«Связался с Одзаки и после основательной проверки решил опять привлечь его к работе. Это очень верный, умный человек. Занимает видное положение в крупной газете, имеет необыкновенно широкий круг знакомств».
Рихард сообщал, что считает Одзаки одним из самых ценных членов своей группы. И он не ошибся.
— Явился Эйдзи, — доложил адъютант.
— Пусть войдет, — приказал полковник.
Мацукава боком проскользнул в дверь, замер перед столом.
— Есть новости?
— Да, господин.
— Выкладывай.
— Он обедал у меня в воскресенье. Много говорили о политике. Судя по всему, он заядлый национал-социалист, думает только о карьере. Высоко отзывался о талантах Гитлера. Считает, что Япония и
