взяла гостью за руку. — Оставайся у нас, сколько душе твоей угодно! Тот день, когда ты решишь покинуть меня, станет самым грустным днем! Уж эта мадам де Сталь! Она отнимала слишком много времени у мужа, а Федор и без того не знает ни покоя, ни отдыха! А вот и он!
В гостиную вошел граф Ростопчин под руку с весьма представительным господином в очках. Сказал что-то вполголоса, он оставил своего собеседника. Последний, судя по смущенному виду, рассчитывал на какой-то иной ответ, но спорить с генерал-губернатором не решался. Граф, широко расставив руки, словно хотел обнять нас всех, двинулся навстречу.
—
К столу, к столу! Милости прошу к столу! — объявил он, придержав меня за локоть.
Дамы отправились в гостиную и увлекли за собою представительного господина.
—
Заступник нашелся, — сказал граф Ростопчин, взглядом указав на огромную спину давешнего собеседника. — Вздумал просить за Ключарева. Эх, дурак молодой.
—
Решительно так! Ну, дружище, что на почтамте?
—
Ничего не нашли, — ответил я. — Но ваше распоряжение относительно Ключарева исполнено. Он арестован и уже трясется на колдобинах по пути в Воронеж.
—
Старый прохвост! — произнес с досадой генерал-губернатор и, похлопав меня по руке, добавил: — Ничего! Мы знаем, что он неблагонадежен. В такое время пусть отсидится в воронежской глуши. Ну-с, пойдем и мы к столу.
Мы прошли в гостиную, и я увидел католического священника. Аббат Адриан Сюрюг занял место напротив графини Ростопчиной, и между ними завязался разговор.
Слева от графини сидела мадам Арнье, стул рядом с нею пустовал, а соседний занимал господин лет тридцати, похожий на итальянца, а то и француза.
—
Познакомьтесь, мой секретарь, — представил его граф Ростопчин, усаживая меня на свободный стул.
Тот повернулся, и я узнал его.
—
Александр Яковлевич! Булгаков! — воскликнул я. — Помню вас еще юнкером на службе в Коллегии иностранных дел!
—
Федор Васильевич собрал вокруг себя старую гвардию, — улыбнулся Булгаков.
Едва я опустился на стул, как мадам Арнье незаметно наступила мне на правую ногу. Я взглянул на нее, и ответной улыбкой она подтвердила, что сделала это неслучайно.
Неожиданно еще один гость, совсем молодой человек, продекламировал:
Булгаков наш, оставя скучный свет, Сбегает вечно в тихий кабинет,
—
Петр Андреевич изволит шутить, а я — о! — я когда- нибудь непременно напишу историю почты, — заявил Булгаков.
—
Вы увлеклись историей почты? — удивился я.
—
О, Андрей Васильевич! — воодушевился он. — Я пришел к выводу, что почта играет наиглавнейшую роль в развитии цивилизации.
—
Вот как, — отозвался я с сомнением.
—
Чем быстрее происходит обмен новостями, тем скорее развивается общество, — отстаивал свою мысль Александр Яковлевич. — Что далеко ходить? Вот сейчас, например, столкнулись две громадные армии, и успех каждой во многом зависит от сообразности действия ее отдельных частей. А они действуют тем согласованней, чем быстрее и лучше налажено сообщение между ними.
Глаза Булгакова горели, увидев во мне благодарного слушателя: он собирался пуститься в изложение своей теории. Но меня занимали совершенно иные планы, и я решил поставить точку в нашем диалоге:
—
Уверен, нынешний день займет не последнее место в вашей истории.
—
Непременно! — воскликнул Александр Яковлевич и переключился на новую тему. — Кстати, вы уже знаете? Сегодня утром арестовали почт-директора! При задержании его служащие оказали сопротивление, полиции пришлось применить силу.
—
Надо же! — покачал я головою.
—
Ну, этого мартиниста нужно было давно сослать! Да куда-нибудь подальше, в Пермь, например. — Булгаков был уверен в непогрешимости своего мнения.
—
Александр Яковлевич — это не человек, а живая газета, — вставил рифмоплет.
—
При моей должности это немудрено, — согласился Булгаков. — Генерал-губернатор диктует мне распоряжения, так что я познаю историю еще до того, как она свершится.
—
У вас есть серьезный соперник, — заметил я. — Николай Михайлович Карамзин.
Рифмоплет вновь заговорил стихами:
Так некий зодчий, созидая Огромный, велелепный храм На диво будущим векам, Гордился духом, помышляя
О славе дела своего…
—
Браво-браво! — Александр Яковлевич похлопал в ладоши. — Петр Андреевич выдал настоящие стихи!
—
Это не я, — признался молодой человек, — это мой родственник… Карамзин…
—
Брат по отцу Екатерины Андреевны, — кивнул на рифмоплета Булгаков.
Я отвернулся, надеясь присоединиться к разговору с аббатом. Неожиданно он сам обратился ко мне:
—
Я слышал, вы только что прибыли из Англии?
—
Да, это так, — подтвердил я. — Я служил в лондонской миссии.
—
Пожалуй, единственная польза от войны с Наполеоном, — сказал аббат Сюрюг, — это сближение Англии с Россией.
—
Я всегда выступал за дружбу Петербурга и Лондона, — высказал я свое мнение. — Но война — слишком высокая цена. Впрочем, с удовольствием расскажу вам интересные подробности о настроениях англичан.
—
Буду весьма признателен, после обеда я в вашем распоряжении, — аббат Сюрюг почтительно кивнул.
Графиня Ростопчина воскликнула:
—
Андрей Васильевич, окажите любезность, уступите аббата Андриана мне!
не успел ответить, мадам Арнье вновь наступила мне на ногу:
—
Не волнуйся, дорогая, я не позволю графу соскучиться.
—
Я никуда не спешу после обеда, — сказал я и добавил, обращаясь к аббату: — С удовольствием побеседуем, когда вы освободитесь.
А про себя подумал: не пришлось бы аббату искать меня в укромных местечках, куда непременно затащит меня мадам Арнье.
В гостиную вошел дворецкий и, согнувшись вдвое, что- то прошептал генерал- губернатору. Федор Васильевич рассмеялся и воскликнул:
—
Господа, мне доложили, что на пороге стоит какой-то француз с донесением от графа Воленского.
Гости обратили на меня удивленные взгляды.
—
Это мой камердинер, — пояснил я. — Я отправил его с письмом неделю назад. С вашего позволения, я его встречу.
