—
Но прежде, господа, тост, — предложил генерал-губернатор. — За то, чтобы все французы в армии Наполеона отличались такою же точностью и исполнительностью!
Гости пили вино и поглядывали на меня с веселостью и участием, как бы утешая, что мне достался столь нерадивый слуга.
—
Степан, — велел Федор Васильевич, — проводи графа в мой кабинет и приведи к нему этого француза!
У мосье Каню едва глаза из орбит не вывалились, когда он увидел меня в приемной генерал-губернатора.
—
Барин, сударь, вы опять прилетели-с на воздушном-с шаре-с! — воскликнул он.
—
Нет, Жан. Как и ты, я приехал посуху.
—
Но как-с такое возможно-с, сударь?!
—
Меня подгоняла любовь к России, а тебя к Франции, — ответил я. — Ладно, довольно чесать языками. Ты устал с дороги. Направляйся на Петровку к Мартемьяновым, там тебя ждут. А письмо, которое я просил передать графу Ростопчину, сожги.
—
Как скажете-с, сударь, — кивнул мосье Каню.
Дворецкий проводил его, а в кабинет вошел граф Ростопчин со старичком-генералом невысокого роста.
—
Право же, как-то это странно, ваше сиятельство, в такое время зарабатывать на продаже оружия, — говорил генерал. — Я уверен, оружие нужно раздавать бесплатно!
—
Василий Иванович, вы неправы, совершенно неправы! — возразил граф Ростопчин. — Вы знаете, какой разбой сейчас творится на дорогах! Если мы начнем раздавать оружие бесплатно, то мы вооружим всякую мразь, отребье! Так и до вооруженного бунта недалеко! Лучшего подарка для Наполеона и вообразить невозможно!
—
Да уж об этом я не подумал, — сконфуженно произнес старый генерал.
—
Так это моя работа — думать о таких вещах, — примирительно сказал граф Ростопчин и указал на меня: — Вы успели познакомиться? Граф Воленский Андрей Васильевич, а Василий Иванович командует кремлевским гарнизоном.
—
Брозин, — представился мне старый генерал и тут же сказал: — Простите, я должен идти.
Я поклонился. Граф Ростопчин пожал генералу руку, и тот удалился.
—
Что ж, Ключарева, значит, выслали. — Граф вернулся к прежнему разговору.
—
Но доказательств, что он именно тот шпион, который мне нужен, не получили, — констатировал я.
Генерал-губернатор сел за стол, приготовившись к беседе, а я думал о том, как бы вернуться поскорее в гостиную; я надеялся, что аббат Сюрюг еще не ушел.
—
Я рекомендую тебе обратить внимание на Императорский Московский театр, — сказал граф Ростопчин. — Труппа — сплошь французы, во главе ее — мосье Арман Домерг, по прозвищу Сент-Арман. Аббат Сюрюг утверждает, что все они ненавидят Наполеона и боятся его не меньше русских обывателей. Но кто их знает? Публика исключительно неблагонадежная.
—
Шпион, которого ищу я, вряд ли актер; тут нужно брать выше, — возразил я.
—
Это так, но подумай вот о чем: у каждой, даже самой плюгавенькой актриски имеется обожатель, а то и не один.
—
Да, вы правы, — согласился я, размышляя: возможно ли, чтобы «жена Цезаря» была содержанкой из числа французских актрис.
—
Конечно, много времени потребуется, чтобы проверить их всех.
«А времени-то у нас и нет», — подумал я и попытался закончить разговор:
—
Для начала я бы воспользовался случаем и побеседовал с аббатом Сюрюгом.
—
Успеешь, — махнул рукою граф Ростопчин.
Успеть-то успею, но мне нужно успеть не абы когда,
а именно сейчас, пока де Санглен производит тайный обыск.
—
Вот, кстати… — Граф перебрал газеты, лежавшие стопкой на столе, и одну протянул мне, указав на небольшое объявление. — В среду можем сходить на оперу, посмотришь на этих французишек.
Я прочитал объявление: «В среду 21 августа представлена будет „Юлия и Ромео', опера в 3-х действиях с принадлежащими к ней хорами, музыка сочин. Г. Стейбельта».
—
Опера? — удивился я. — И что, кто-то бывает сейчас в театре?
Граф Ростопчин не успел ответить — дверь приоткрылась и заглянул лакей:
—
Федор Васильевич, прибыл Николай Васильевич.
—
Обресков? Так где же он? Пусть заходит скорее! — Граф поднялся из-за стола: — Пожалуй, ступай, побеседуй с аббатом.
Я с благодарностью посмотрел на вошедшего и покинул кабинет.
В гостиной Екатерина Петровна и аббат Сюрюг разговаривали о чем-то вполголоса, прохаживаясь, как на прогулке в парке. Увидев меня, священник кивнул и сразу же потупил взгляд, как человек, всецело увлеченный рассказом собеседника.
Я прошел в следующую залу, где находилась столовая. Гости вели разговоры, разбившись на кружки по интересам. Мадам Арнье беседовала с Александром Яковлевичем Булгаковым. Увидев меня, она оставила секретаря.
—
А вот и вы! Я испугалась, что вы ушли по-английски, — мадам Арнье взяла меня под руку. — Идемте сюда.
Она повела меня в следующую залу. Я увидел свободный диван у стены, откуда просматривалась вся анфилада.
—
Давайте присядем здесь, — предложил я и увлек за собою мадам Арнье.
Мы сели на диван, оказавшийся превосходным наблюдательным пунктом. Графиня Ростопчина и аббат, по-прежнему шествуя, как на прогулке в парке, вернулись в столовую и двигались в нашу сторону.
—
Я немного расхворалась: мигрень, в августе меня часто мучает мигрень, — сообщила мадам Арнье. — Вот почему я не уехала с Жерменой, а воспользовалась расположением Катрин. Но, пожалуй, я злоупотребляю ее добротой. Скоро я покину этот гостеприимный дом…
—
Мне показалось, что графиня Ростопчина искренне расстроилась, когда вы заговорили об отъезде, — промолвил я, не зная, чем еще поддерживать беседу с француженкой.
Екатерина Петровна и аббат Сюрюг, продолжая разговор, вошли в залу, взгляд графини рассеянно скользнул по мне и мадам Арнье; они развернулись, платье графини коснулось моих колен, и собеседники побрели в обратную сторону.
—
Да, вы правы, — с воодушевлением произнесла мадам Арнье. — Катрин жутко расстраивается, стоит мне заикнуться об отъезде. Она предоставила мне комнату соседнюю со своей, чтобы я могла в любое время дня и ночи составить ей общество.
Я следил за удалявшимися графиней и аббатом. Они пересекли столовую, вышли в гостиную, там развернулись и вновь пошли обратно.
—
Правда, должна признать, мне бывает скучновато в Сокольниках, — томным
