Свет на заднем дворе погас отчего-то, так они волнуются, что генерал-губернатор в темноте сбежит из Москвы.
—
Свет погас! — воскликнул я и обратился к Парасейчуку: — Идемте за мной!
—
Что еще? — насторожился граф Ростопчин.
—
Федор Васильевич, прикажите слугам взять факелы и выйти на задний двор, — сказал я.
Граф подбородком указал дворецкому на меня.
Мы прошли через черный ход на улицу. Я взглянул на небо и, увидев падавшую звезду, перекрестился:
—
Господи, пусть все будет хорошо.
Впереди отраженным лунным светом мерцала Рыбинка. Я направился к реке. Песок и мелкие камушки скрипели под ногами. Другой берег тонул в темноте.
—
Смотрите внимательней по сторонам, — попросил я.
Сзади послышались шаги. Заспанный лакей нес факел,
за ним шел Дурасов.
—
Что ж, подышим свежим воздухом, — снисходительно промолвил он.
He
ответив, я взял факел из рук лакея и посветил под ногами.
—
Что вы ищете? — спросил полковник.
—
Идите за мной, — ответил я.
След тянулся к реке. Примятая трава, полосы на песке свидетельствовали о том, что здесь недавно волоком тащили что-то тяжелое. У самого берега след свернул направо. Я приподнял факел над примятой осокой. В темноте блестело промокшее черное платье, труп наполовину оказался в воде. В убитом каким-то непостижимым образом я сразу же узнал шустрого малого, что провожал меня к черному ходу после любовной баталии с Изабель.
—
Кто это? — спросил Дурасов.
—
Это слуга мадам Арнье, — ответил я.
—
Вот так-так, — протянул полицеймейстер и, оглядевшись по сторонам, добавил: — А сама мадам Арнье?
—
Думаю, ей совсем не хочется, чтобы кто-то узнал о ее новом пристанище, — ответил я.
—
Чудеса, — буркнул Егор Александрович. — Агентша Бонапарта в доме генерал- губернатора!
—
Если бы вы окружили дом, когда спасали меня, то убийцу поймали бы, и человек остался бы жив, — не удержался я и попенял Егору Александровичу.
—
Раз уж он служил Бонапарту, что ж жалеть-то! — хмыкнул Дурасов.
—
Он служил мадам Арнье, — поправил я полицеймейстера и, вздохнув, продолжил: — Можно и не жалеть. Только главный шпион ускользнул, и мадам Арнье скрылась.
—
Знаете что?! — вдруг сердито воскликнул полковник. — Если б вы не занимались самодеятельными розысками, а сразу же заявили о своих подозрениях, мы бы арестовали мадам Арнье, и все сложилось бы по-другому.
—
Вы правы, — согласился я. — Конечно, если б меня не ударили по голове и не заперли бы в подвале.
Полицеймейстер перевернул убитого на спину. С левой стороны под грудью чернело пятно крови. Мертвец уставился широко раскрытыми неподвижными глазами в небо. Я содрогнулся, отчего-то не жалость, а злость охватила меня.
—
Нужно проверить фельдъегерей принца Ольденбургского, — произнес Дурасов.
—
Да, и подробнее расспросить будочников. Может, этот фельдъегерь рассказал, где будет квартироваться в ближайшие дни, — с сарказмом сказал я и направился к дому, бросив полковнику Парасейчуку: — Идемте, Олег Николаевич.
По пути я подумал о том, что в словах полицеймейстера есть здравое зерно. Конечно же убийца назвался фельдъегерем для отвода глаз. Но что, если его выбор связан с хорошим знанием службы у принца Ольденбургского и соответственно с готовностью ответить на любые вопросы? Кроме того, будочник упоминал фельдъегерскую тройку.
Когда мы с полковником Парасейчуком вернулись через черный вход в гостиную, граф Ростопчин все еще во дворе убеждал купцов в собственной благонадежности.
—
Что? Друг мой, вы что-то нашли там? — кинулся к нам с расспросами Николай Михайлович.
—
Тело слуги мадам Арнье, — ответил я.
—
Тело? — упавшим голосом повторил Карамзин.
—
Его убили, — подтвердил я.
—
А мадам Арнье?
—
Теперь я думаю, что она-то жива. Только бог весть, где теперь ее искать!
—
О, господи, пойду скорее к Катеньке, — выдохнул Николай Михайлович и удалился вглубь дома.
Я проводил его тоскливым взглядом: ведь я надеялся, что прославленный историограф отправится составлять по горячим следам анналы, а не пугать страшными новостями Екатерину Андреевну и домочадцев генерал-губернатора.
—
Андрей Васильевич, позвольте рассказать о событиях в Санкт-Петербурге, — попросил полковник Парасейчук.
—
Конечно, Олег Николаевич, — согласился я.
—
Видите ли, события значительные, из ряда вон выходящие, — преисполненным важности голосом сказал он, но, вздохнув, поправился: — хотя события московские превзошли мои новости…
—
Ближе к сути, Олег Николаевич, ближе к сути.
—
Да-да, я же и говорю, — засуетился Парасейчук, — в Петербурге в трактире на Невском убили заезжего поляка. Выяснилось, что это был пан Гржиновский. Трактирщик показал, что поляка навещали только два англичанина с каким-то французиком. Один англичанин был в красном мундире… Видите ли, нетрудно догадаться, кто были эти англичане… — Полковник выразительно посмотрел на меня.
—
Олег Николаевич, вы теперь в каждом англичанине готовы видеть меня!
—
Но сегодня я не ошибся, — назидательным тоном вымолвил он. — Однако следом за этим поляком в гостинице убили еще одного человека. Некую француженку. Мадемуазель Флон. Многим она известна как мадемуазель Мими…
—
Вот как? — Новости полковника озадачили меня.
—
А незадолго до смерти к ней заходил тот самый француз, что был с англичанами, — сказал полковник Парасейчук.
—
Тот самый француз? — удивился я.
—
Да, — кивнул Олег Николаевич. — Трактирщик уверен, что это был он, хотя и сбрил усы с бакенбардами.
