Дуняша остановилась и показала на дверь.
—
Софи, Софи, ты спишь, ты вечно спишь, — неожиданно пропел пьяненький постоялец.
—
Софи? — переспросил я. — Девицу зовут Софи?
—
Софи, актриса, днем вечно спит, — подтвердил субъект и потряс головой, словно был недоволен тем, что веселая фантасмагория, в которую его увлекли, вдруг закончилась на пороге в комнату к этой Софи.
Я толкнул дверь — она не поддалась. Винцент Ривофиннолли мощным ударом ноги вышиб запор. Путь был свободен.
Внутри оказалось совершенно темно, окна в комнате не было, присутствие свое ни Софи, никто иной никак не обозначил. Но от грохота пробудились другие обитатели дома. Сонные лица выглядывали в коридор и скрипучими голосами интересовались происходящим.
—
У Софи Мариньи гости, — ответил нетрезвый субъект.
—
Вы свободны, сударь, — сказал я ему, убедившись, что это явно не убийца, притворяющийся пьяным.
—
Свободен?! — дурашливым голосом переспросил он, воздев глаза, словно хотел у кого-то свыше узнать, что ему делать со свободой.
Появилась помятая дамочка с подсвечником.
—
Имейте же совесть, господа, — промямлила она. — Еще раннее утро…
Косынкин забрал у нее свечи и передал мне.
—
Не пускайте никого, — попросил его де Санглен.
Мы вошли в комнатку Софи, я поставил подсвечник на столик перед трюмо, раздвинув флакончики и баночки с кремами. Пламя выровнялось, засверкали блестки на платьях, перекинутых через спинку стула.
Заголосили жильцы, застрявшие в дверях и глазевшие поверх плеч Косынкина, а проскользнувшая внутрь Дуняша болезненно охнула. На продавленном диване в неестественной позе распростерлось тело женщины, левая рука свесилась на пол и застыла в луже крови. Судя по всему, она пролежала так уже несколько часов.
Ривофиннолли перевернул труп, в груди зияла смертельная рана.
—
Что ж, по крайней мере, подтвердилась моя догадка: Гржиновский передавал сообщения через мадемуазель Мими. Аббат Сюрюг, может статься, ни при чем.
—
А может, это только одна из цепочек, — промолвил де Санглен, показав подбородком на убитую актрису. — Не мог же один человек объехать за ночь половину города и поубивать всех.
—
У нашего агента полно помощников, и они усердно заметают следы, — сказал я и, имея в виду Булгакова, добавил. — У меня есть новые подозрения. Возможно, это и есть наш агент. А если я ошибаюсь, то еще один кандидат получить стилет в сердце. На Лубянку, господа! Теперь поспешим к генерал-губернатору! Все объясню по дороге! Дуняша, ты возвращайся домой. Барыне передай, чтоб не волновалась.
Ростопчин распорядился впустить меня и де Санглена в кабинет. Когда мы вошли, генерал-губернатор жестом попросил нас обождать: он заканчивал диктовать своему секретарю.
—
Итак, подготовишь предписание, — давал указания Федор Васильевич. — Генерал-лейтенанту кригс-комиссару Александру Ивановичу Татищеву. Вещи, имеющиеся в наличности, кроме железных и седел, приготовить так, чтобы они по получении повеления тотчас могли быть погружены на барки для отправления в то место, которое назначено будет.
Александр Яковлевич по-дружески улыбнулся мне, и его стремительное перо заскользило по бумаге. Граф Ростопчин дождался, когда Булгаков закончил, и сказал ему:
—
Ступай, подготовь чистовой вариант.
Секретарь ушел. Граф Ростопчин вздохнул и посмотрел
на нас с нескрываемым неудовольствием. С директором Высшей воинской полиции они не ладили с давних времен, а на меня Федор Васильевич держал обиду за ночное вторжение к его жене и подозрения относительно нее. С горечью я сознавал: за то, что тайком выяснял участие супруги генерал- губернатора в шпионской деятельности, прощения мне не будет. Отношения с графом и графиней Ростопчиными, отношения добрые и сердечные, испытанные десятком лет, разрушились в одночасье.
Менее суток назад в этом самом доме Федор Васильевич брал меня под локоть, называл «дружище», подводил к столу. А отныне, если и пустит когда-нибудь на порог, то разве что по служебной необходимости.
—
Мы обнаружили нового французского связного, — сообщил генерал-губернатору де Санглен. — Актриса императорского театра Софи Мариньи. Проживала по соседству с мадам Обер- Шальме.
—
А! Что я вам говорил! — отозвался генерал-губернатор, бросив торжествующий взгляд на меня. — И эта обер-шельмиха тут как тут!
—
Право, не понимаю, при чем здесь мадам Обер-Шальме, — промолвил я.
Но никто не обратил внимания на мои слова, поскольку одновременно со мною заговорил Яков Иванович.
—
Мы, конечно же, поработаем с труппой театра, — сказал он. — Но их чересчур много. Они отвлекут много сил, будет печально, если напрасно.
—
А вы что думаете? — спросил меня граф Ростопчин.
—
Я позволю себе напомнить, что государь император ограничил меня во времени. Сегодня уже девятнадцатое августа. По высочайшему повелению, не позднее двадцать пятого числа сего месяца мне надлежит направить рапорт его величеству о том, что шпион изобличен и арестован, — ответил я.
—
Нечего тут церемониться! — сказал Ростопчин. — Всех этих актеришек скопом на телеги и отправить куда подальше.
—
Это больше похоже на военную кампанию, а не на выявление французского агента, — возразил де Санглен.
—
А как прикажете поступать, милостивый государь, если ваши потуги не дают результатов? — язвительно заметил Ростопчин. — Андрей Васильевич, а может, и вам отправиться вместе с театральной труппой? По пути допросите их, ну и доложите в срок его величеству, если кого изобличить сумеете.
— У Андрея Васильевича имеется куда более важный подозреваемый здесь, — произнес де Санглен, глядя на место, где только что сидел Александр Яковлевич Булгаков.
—
Кого на этот раз вы имеете в виду? — Ростопчин все больше сердился.
Я понимал, что только усугублю обиду Федора Васильевича, но молчать, полагаясь на Якова Ивановича, не имело смысла.
—
Ваше сиятельство, я совершил ошибку, — промолвил я. — Однако же прошу заметить, что моими усилиями была изобличена мадам Арнье. Остается вопрос, если она помогала наполеоновскому агенту, то кто предоставлял сведения ей, мадам Арнье? Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, вчера после обеда я видел, как мадам Арнье беседовала с вашим секретарем господином
