вероятно, наблюдая картины несостоявшейся истории завоевания Индии. Наконец Матвей Иванович встряхнул головой и взглянул на меня.
—
Чем же я могу быть полезен, милостивый государь?
—
Вы направляетесь в армию. Осмелюсь обратиться к вам с просьбой, — проговорил я.
—
Извольте, граф! Без всяких церемоний! Я к вашим услугам!
—
Ввиду особой важности донесения я попрошу вас передать письмо его светлости князю Кутузову.
—
Давайте свое письмо, — согласился казацкий атаман.
—
Мне потребуется десять минут, — сказал я и повернулся к Булгакову: — Вы позволите?
—
Вы можете воспользоваться моим кабинетом, — предложил Александр Яковлевич, изрядно удивленный разговором.
Я в нескольких словах описал итоги своей розыскной деятельности, а самое важное — изложил свои соображения относительно сведений, которыми владела шпионка. Запечатав письмо, я передал конверт генералу Платову. Тот заверил меня, что в ближайшие два дня донесение будет доставлено главнокомандующему.
Генерал-губернатор, избегая новых споров, очевидно, из давнего дружеского расположения ко мне, распорядился препроводить меня на Петровку и оставить там караул, чтобы я не покидал дом до особых распоряжений.
Охваченный унынием, я вернулся к родным пенатам. Увидав меня в подавленном настроении, Жаклин забыла свои обиды и окружила меня заботой и лаской. Одна отрада была в случившемся — я получил возможность некоторое время побыть с семьею.
Вечером к нам заехал Яков Иванович де Санглен.
—
Поздравьте меня, — мрачно произнес он. — Я более не директор Высшей воинской полиции.
—
А что с Гречевским? — спросил я.
—
Жив, — ответил де Санглен. — Его рана оказалась несмертельной. Можно даже сказать, поверхностной. Так, живот поцарапали. По правде сказать, он больше испугался, нежели пострадал.
—
А вы? Что случилось? — поинтересовался я.
—
Я служу при Первой Западной армии под началом Барклая-де-Толли, — объяснил Яков Иванович. — Барклая от должности освободили, вот и я теперь передаю дела. Новым директором станет барон Розен, а заместителем капитан Ланг.
«Чёрти что творится!» — припомнил я слова атамана Платова. Мне показалось странным, что преемниками де Санглена стали именно те офицеры, которых он подозревал в недобросовестном исполнении приказа относительно убийства польской графини.
—
И вот еще что, — промолвил Яков Иванович. — Косынкина с Моховым отпустили. Уверен, что ни в какой шпионской деятельности они не замешаны…
—
Ох, и злы ж теперь они на меня! Косынкин даже не зашел, — сказал я.
—
Не зашел, потому что их только сегодня отпустили. И вы тут ни при чем, — заверил меня де Санглен. — Вы будете смеяться, но они подозревают друг друга.
—
Друг друга? — удивился я.
—
Именно, — подтвердил Яков Иванович. — Мохов считает, что его оболгал Косынкин, чтобы охмурить его сестру. А Косынкин думает, что его задержали по навету Мохова! А корень зла — дом на Конюшковской.
Я покачал головою, решив, что таланты интригана де Санглена пошли на пользу. Ссориться с Вячеславом не хотелось. И все же, пожалуй, при случае нужно будет открыть им правду.
—
Гречевский сказал, что это была не мадам Арнье, — неожиданно промолвил де Санглен.
—
Как впрочем, и не графиня Коссаковская, — сказал я. — А мадам Арнье, полагаю, давно нет в живых. Убийцы позаботились о том, чтобы скрыть ее труп, тем самым они несколько сбили нас с толку.
—
Кто же она? Впрочем, теперь это не имеет значения, — вздохнул Яков Иванович. — Сейчас все больше и больше людей склоняется к мысли, что Бонапарт займет Москву. На этот случай готовился секретный план сожжения города, но, к несчастью, сохранить его в тайне не удалось. Стоит ли гоняться теперь за нею? Разве что поквитаться из личной мести!
не стал его разубеждать. Тем более что поквитаться из личной мести, как мне показалось, теперь он хотел с кем-то еще, но не с польской графиней.
Мы попрощались. Я остался один в гостиной, выходившей окнами во двор. Жаклин уложила девочек спать и спустилась ко мне. Она села рядышком и, обняв меня, склонила голову на мое плечо. Я с тоскою подумал о том, что должен потребовать перевода в действующую армию. Уж коли я не исполнил поручения его величества, рассуждал я, то хотя бы сохраню свою честь тем, что приму участие в сражении.
А еще я подумал о том, что воздушный шар, на котором десять лет назад я совершил перелет в компании с графиней де ла Тровайолой, больше не будет занимать сарай и портить настроение Жаклин. Тогда, в 1802 году, мы потерпели крушение в лесу недалеко от Санкт-Петербурга. Позднее я вывез воздушный аппарат и хранил все это время, питая иллюзию, что дойдут руки восстановить его и передать в университет для использования в научных целях. Но бесконечные заграничные миссии так и не позволили сделать благородное дело. И вот теперь нашлось применение и этой рухляди.
Конечно Жаклин была бы в гневе, если бы прочитала мои мысли. Но я не мог избавиться от них. От воздушного шара воспоминания переключились на картинки минувшего дня. Перед глазами маячила брошенная коляска и розовый зонтик.
И вдруг, словно вспышка осветила забытую в суматохе сцену: странная троица — купчина, субъект в зеленом сюртуке и маленькая старуха садятся в телегу и уезжают следом за Гречевским.
Несколько дней прошли в утомительной скуке. Заходил поручик Гречевский, воображавший себя героем. От него я узнал последние новости из жизни Высшей воинской полиции. Де Санглен уехал в Санкт-Петербург, Ривофиннолли выполнял какие-то поручения за пределами Москвы, майор Бистром отправился в ставку главнокомандующего.
Я рассказал Петру Игнатьевичу о странной троице, замеченной в Воронцове. Выяснилось, что он не обратил на них внимания, но пообещал предпринять меры к розыску. Я написал княгине Волконской, принес извинения за причиненные неудобства и попросил оказать содействие подателю письма.
—
Александра Николаевна поможет вам опросить ее людей из Воронцовской усадьбы. Может, кто-нибудь что и вспомнит, — сказал я поручику.
—
Не волнуйтесь, ваше сиятельство, — заверил меня он. — Все сделаю. Все, что смогу.
Больших надежд на его усилия я не возлагал. И как выяснилось, справедливо. За последующий день поручик Гречевский ничего не прояснил, а двадцать четвертого августа его
