«Герцеговина Флор». Подолгу смотрит телевизор, особенно любит фильмы тридцатых-пятидесятых годов.
Я хочу задать ему много вопросов.
Но боюсь.
Мара Будовская
Шоколадная грудь и фигура козла
Шоколадную женскую грудь Давидович увидел на витрине кондитерской в бельгийском городе Брюгге. Грудь была исполнена из молочного шоколада, соски – из черного горького. Они напоминали неудачно выточенные Давидовичем на уроке труда в шестом классе шахматные пешки. Не скрывая сосков, по изделию рассыпался белым кружевом лифчик.
Давидович решил завладеть сокровищем.
Поэтому, когда жена ступила на порог сверкающего рождественского магазина, он просительно буркнул:
– Лобода, я – в шоколад, хорошо?
Он всегда называл жену по фамилии. В ее звуках были ЛОБ и ОБОД, ОДА и ДА. Сама Лобода была такая же емкая. Она могла превратиться во что угодно. Давидович потому в нее и влюбился.
Лет двадцать назад институтская студия пантомимы давала инсценировку «Малыша» Стругацких. Давидовича на спектакль привела Муся – девушка из хорошей семьи. Отношения с Мусей угасали, потому что портить девушку он боялся, а жениться не хотел.
После премьеры Давидович потащил Мусю за кулисы, где счастливая Лобода в мокрой лиловой шкуре принимала от восторженных студентов комплименты, чахлые цветочки и непристойные предложения. Муся шепнула Давидовичу: «Пойдем отсюда», но ее слова уже были не в счет.
Давидович с Лободой унизили Мусю проводами до подъезда, а потом, нетерпеливо словив такси, помчались на окраину, где фея пантомимы снимала комнату в коммуналке.
Утром обнаружилось, что стриженая под мальчика Лобода в джинсах, свитере и кроссовках, никем не притворяясь, и выглядит никем. Однако ночью она выступила блестяще. Даже недостаток груди не мешал Давидовичу.
Грудь она играла, как роль.
Назавтра Давидович отсидел лекции. Кивнул в коридоре зареванной Мусе. Вечером его потянуло к Лободе. Он отправился на репетицию студии пантомимы.
Разминку в балетном классе проводила сама Лобода. Она тянула спины, складывала пополам в талиях, ставила руки, подпинывала ноги в нужную позицию. Ее литая фигурка мелькала в зеркалах. В перерыве она подошла к Давидовичу, обронила по-деловому:
– Слушаю?
– Я скучал, – не нашелся, что сказать, Давидович.
– Через час освобожусь.
Когда Давидович привел новую подругу домой, его комната понравилась Лободе. Она разделась донага и забралась в постель. На порыв Давидовича присоединиться ответила:
– Дай поспать.
Давидович вышел из комнаты. Мама сделала вид, что не обратила внимания на появление гостьи. Пришел папа. Поужинали в семейном кругу. Когда стемнело, папа, не подозревавший о присутствии чужого человека, решил проявить негативы в комнате сына. Он расставил на подносе ванночки с проявителем и закрепителем, разложил пленки и кивком позвал Давидовича-младшего. Тот, краснея и поглядывая на маму, объяснил, что к нему в комнату нельзя, потому что там товарищ переутомился и отдыхает.
– Девочка, – вставила мама.
Папа Давидович поставил фотографический поднос на стол, и выдавил:
– У тебя в комнате… Девочка… Переутомилась?
– И отдыхает! – с готовностью продолжил Давидович. – Я ее оставил в комнате одну, и все! Меня там не было. Скажи ему, мам!
– Его не было. Да расслабься ты, Сема. Там смотреть не на что.
– Не на что? – отец обратился к Давидовичу.
– Почти не на что, – смущенно отозвался Давидович.
Папа зашел в комнату сына, включил настольную лампу, приподнял одеяло, оглядел Лободу, опустил одеяло, выключил лампу и вышел.
– Там есть на что смотреть, – заключил он.
– Кому как, – буркнул Давидович из чувства противоречия.
– Ага! – загорелся папаша. – Ты знаешь, о чем говоришь!
– Оставь ребенка в покое, – вступилась за сына мать. – В его возрасте мальчик уже должен знать, о чем говорит.
– Муся! Из хорошей семьи! – прошипел папа грозным шепотом. – А ты кого в дом привел?
Мама, более опасавшаяся серьезной Муси, чем приблудной Лободы, тоже перешла на шепот:
– На этой он, по крайней мере, не собирается жениться!
– А на Мусе что – собирался? Идиот! – зло бросил папа.
– Вот и славно, что не собирался. И не собирается, – ответила мама, – это нам сейчас совсем не нужно. Правда, сынок?
– Конечно! – искренне произнес сынок.
Заявление в ЗАГС понесли в ближайший понедельник. Лобода пригрозила возвращением в коммуналку, и Давидович дал слабину.
Три месяца, отпущенные ЗАГСом на размышления, каждый размышлял о своем. Папа – о Лободе, неприметной в джинсах, неотразимой в трико, незабываемой в наготе. Мама – о том, что Лобода на кухне не мешает, а питается засыпанными сахаром половинками купленных у метро грейпфрутов. Сам Давидович размышлял о том, что его невеста скоро будет принадлежать ему, а не студии пантомимы.
А Лобода думала, что грех не воспользоваться случаем явить свой талант западному миру.
Когда период размышлений подходил к концу, на свадьбу приехала будущая теща Давидовича. В штапельном платье, сохранившем запахи сельпо – от керосина до земляничного мыла, с сизыми локтями, желтыми пятками и красным треугольником в вырезе, она взволновала старших Давидовичей. Свадьба на носу, а как подобную сватью предъявить знакомым?
Наутро, за завтраком, теща объявила, что ей не терпится устроить предсвадебную генеральную уборку.
– Дом надо перетряхивать до основания, включая подвал, чердак и антресоли, – произнесла она, прихлебывая чай. – Меня хлебом не корми – дай погенералить, да, дочка?
Лобода нырнула носиком в дежурный грейпфрут, подтверждая слова матери.
Торжества прошли на уровне. Студия пантомимы сыграла сюиту-буфф «Горько». Двоюродная бабушка из Киева прочла под горячее многостраничную «Эпиталаму любви». Однокурсники Давидовича напились. Теща, прошедшая обряд ритуального очищения в салоне красоты, танцевала «slow» с мужчинами среднего возраста, явившимися без жен.
Потом все стронулось с места. Сначала Давидович ненароком подслушал ночной разговор мамы, тещи и жены о прописке тещи в их квартире. Удивился, но успокоил себя тем, что мама знает, что делает.
Затем в институте к нему подошла Муся и пригласила посидеть в кафе.
– Я хочу попрощаться, – сказала она. – Мы уезжаем.
– Куда? Туда? – Давидович, изображая бугор, сделал рукой волну, по пластике исполнения достойную Лободы.
– Угм, – подтвердила Муся.
– А диплом?
– Ну его. Я хочу заниматься совсем другим делом.
– Каким?
– Не скажу. Вдруг не получится.
– Муся, ты не сердись на меня, ладно?
