не останется дома. Под изношенным платьем у него не было даже нижней безрукавки, только исподнее; не было штанов; головной убор изорван, от него осталась только задняя часть [557]; на ногах — соломенные сандалии с совершенно стоптанными задниками. Был он бледен, худ и весь дрожал.
Суэфуса вышел на улицу и присоединился к шествию со словами: «Сегодня я пойду с вами в задних рядах». Все книжники, даже друзья его, засмеялись, и шуткам не было конца. ‹…› «Усадьба нашего управителя не уступает императорскому дворцу, туда приходят люди только выдающиеся, люди высокой добродетели; таких оборванцев, как ты, туда не пускают. Тем более, если ты явишься в костюме студента, это будет позором для главы Поощрения учёности. Уходи-ка ты побыстрее отсюда, иначе выйдет неловкость, и тебя из университета выгонят», — говорили ему и то тянули, то толкали, разве что не вступали с ним в драку. Несмотря на это, Суэфуса решения своего идти к Масаёри не оставлял. Поднялся страшный шум, и шествие приостановилось.
В это время появился правитель провинции Танго, Тадатоо.
— Почему вы не идёте вперёд? — спросил он. — Уж не меня ли вы ждёте?
— Тебя мы, конечно, ждали, — ответили ему. — Но кроме того, Суэфуса собрался идти с нами и нарушает нам порядок. (…)
— Если Суэфуса хочет нанести визит управителю нашего университета, то почему же вы не желаете взять его с собой? — удивился Тадатоо. — Разве он не студент Поощрения Учёности, в котором учатся все Фудзивара? Если у него поношенное платье, что же, таким оно и должно быть у студента университета. От шляпы мало что осталось, платье на нём цвета желудей, все в лохмотьях, носки дырявые, он худ — такими и бывают талантливые студенты. Эти люди имеют право явиться с визитом к управителю университета. Человек бездарный, у которого живы родители и который пользуется их влиянием, тот, что даёт взятки, втихомолку угодничает перед сильными нашего мира и льстит им прямо в лицо, не может считаться настоящим студентом. В самом деле, когда это студенты беспокоились по поводу подобных пустяков? Идём же скорее к нашему управителю. — И он обратился к Суэфуса: — Пожалуйста, пойдём с нами, ведь ты истинный студент (…).
— Поскольку поэтический турнир обещает быть более интересным, чем обычно, я хотел обязательно присутствовать на нём, но того, что все литераторы явятся ко мне, я и желать не мог, — сказал Масаёри.
Он велел управляющему приготовить приём в павильоне для ужения рыбы, который находился на острове посредине пруда. В павильон отправились и заняли там свои места сановники, принцы, военачальники Личной императорской охраны и сам Масаёри. Потом прибыли учёные и литераторы и сели в ряд друг подле друга.
Пир устраивали на скорую руку. Слуги поставили перед каждым из гостей столик. Подняли чаши с вином, и началось угощение. Масаёри предложил тему для сочинения стихотворений. Пирующие, выбрав рифмы, стали сочинять стихи на восемь рифм[558]. Все принимали в этом участие: сановники, принцы, члены семьи Масаёри, дети. Когда кончили сочинять стихи, их преподнесли хозяину. Секретарь Палаты обрядов начал читать стихи вслух, а все гости — вторить ему.
Наступила ночь. Между столбами были повешены фонари, поставили в ряд светильники, зажгли факелы ‹…›. Когда секретарь увидел стихотворение, сочинённое Суэфуса, он сразу понял, что это сочинение выдающееся, и, спрятав его, читать не стал. Придворные и принцы и не знали, что среди них находится Суэфуса.
Все, начиная с хозяина, играли на кото, вторя голосу чтеца, декламирующего замечательные стихи; музыка и голоса делались всё более звучными.
Тогда Суэфуса сам громко прочитай стихотворение, которое он сочинил. Его выразительный голос не уступал по красоте звукам корейского колокольчика.
— Там кто-то декламирует стихи, которые сегодня не читались, — сказал, услышав его, Масаёри. — Кто это?
Никто из учёных ему внятно не ответил.
— Он прочитал стихи необычайно глубокие по смыслу и таким красивым голосом, что его не спутаешь с голосами других людей. Замечательно! — продолжал Масаёри.
Он велел всем замолчать и спросил громко:
— Кто там, в углу среди студентов прочитал это превосходное стихотворение? Как ваше имя?
— Я Фудзивара Суэфуса, проживающий в западной части университета Поощрения учёности, — ответил тот испуганным голосом.
— Замечательный эрудит! Подойдите сюда! — пригласил Масаёри.
Суэфуса, пройдя через толпу, приблизился. При горящих факелах, от которых было светлее, чем днём, фигура, представшая перед Масаёри, была донельзя нелепа. Не в силах удержаться, все прыснули со смеху. Некоторое время стоял невообразимый шум, но скоро всё затихло.
— Кто были ваши родители? У кого вы учились? — спросил Масаёри у студента.
— Ваш покорный слуга — старший сын старшего ревизора Императорской канцелярии Нанкагэ, который ездил с посольством в Танское государство. Я студент, назначенный на стипендию. Мой отец состоял старшим ревизором и советником санги. Он был убит. Братья мои уехали далеко, из других родственников никого не осталось, я единственный потомок Нанкагэ. ‹…› В семь лет я поступил в университет, сейчас мне тридцать пять. И всё это время я веду жалкое существование на грани между жизнью и смертью. Утром я не отрываясь читаю книги у окна в университете; вечером, когда меркнет свет, собираю в густой траве светлячков; зимой занимаюсь при блеске снега. Так я живу многие годы. В наши дни профессора черствы сердцем и необычайно скупы, поэтому за двадцать с лишним лет я ни разу стипендии не получил. Сейчас люди, которые своим делом избрали военное искусство, вменяющие себе в обязанность зло, ставшие мастерами в охоте на медведей, в соколиной охоте, в ловле рыбы, — эти люди теперь поступают в университет и, хотя не могут отличить чёрное от красного, через голову многих студентов ‹…›. Таким образом многие оказались впереди меня.
Суэфуса говорил всё это, стоя перед многочисленными учёными и проливая кровавые слёзы. Среди слушавших его не было ни одного, который бы, в свою очередь, горько не плакал.
— Что это за порядки, о которых рассказывает студент? — спросил Масаёри.
— Суэфуса действительно обладает огромными познаниями, — ответил кто-то из учёных. — Однако у него строптивый характер, и нашему государю он служить не может. Мы боимся, что если он выйдет из университета, его характер будет препятствием для службы престолу и для частной его деятельности. Поэтому его не допускали к службе.
Суэфуса, сердито щёлкнув пальцами, поднял глаза к небу.
— Так ли это? — спросил Масаёри, обращаясь ко всем присутствующим.
Все молчали, как будто сговорившись. Наконец Тадатоо сказал:
— Сейчас в Поощрении учёности твёрдостью характера и выдающимися талантами отличается только Суэфуса. За всю свою жизнь он не совершил ничего предосудительного, не сделал ни одной оплошности по отношению к кому бы то ни было. Несчастье его в том, что у него нет поддержки и в университете к нему относятся безжалостно. Если у какого-нибудь студента богатые родители, то пусть даже он неумен, ему оказывают прекрасный приём. У Суэфуса же никого нет, и когда он устаёт от учения ‹…›. Но не было случая, чтобы Суэфуса принял это близко к сердцу и предпочёл отдыхать в постели, а не заниматься. Он от всех отделился и замкнулся в своём одиночестве.
— С самого основания университета Поощрения учёности представители нашего рода, начиная с министров и высших сановников, отдавали свои земли и часть урожая со своих поместий, поддерживали студентов наградами[559]. Так пополняется казна нашего университета. Я следую их примеру, но, может быть, недостаточно. Принцы многим выплачивают жалованье, и я плачу многим. Раздавая награды достойным людям в моём доме, я хочу то, что остаётся, распределить среди студентов; а из речи Суэфуса я понял, что он должен служить трону, — нас ведь охватывает жалость даже когда мы видим бедствующим человека заурядного. Если считать, что бедность — порок, то и мне не с кем общаться в этом мире. К чему разглагольствовать о плохом характере? И благородный человек в нужде жалуется на своё служебное положение, на свою частную жизнь, а в довольстве умиротворяется даже строптивец, — сказал Масаёри.
