От мыслей этих мне так горько!»
Дела Фудзивара Суэфуса, первого секретаря Ведомства дворцовых служб, процветали. Он состоял придворным литератором у наследника престола, ему было пожаловано право входить во дворец государя. Суэфуса писал стихотворения и оды и вёл официальные подённые записи, на написание сочинений трудных, блестящих по стилю ему не требовалось много времени. Все очень ценили его способности.
Суэфуса не обращал внимания на предложения важных особ стать их зятем. Про себя он думал: «Когда я испытывал лишения, меня презирали, как червя и как птицу, перелетающую с дерева на дерево. Иногда мне поджигали волосы, никто не пытался спасти меня, когда меня уносило течением в беспредельном море бедствий. Поборов стыд, невзирая на то, как выгляжу, я отправился к главе Поощрения учёности, находящемуся на вершине процветания. Он заметил меня, признал мои таланты, и я понемногу выбился в люди. Это произошло по воле Неба, а кроме того, из-за моих успехов в науке. Сейчас я стою на равных с теми, на которых раньше смотрел, как на небожителей. На людей, на которых я раньше смотрел снизу вверх, я смотрю теперь с презрением. Дворец, раньше бывший для меня недоступным, стал теперь привычным. Это всё произошло по милости Будды. Ну, господа сановники, прежде вы насмехались надо мной, так отдавайте же своих дочерей в жёны чиновнику, имеющему всего лишь пятый ранг! Как бы вам не ошибиться, приглашая меня в зятья!» — думал Суэфуса.
Как-то генерал Масаёри позвал к себе Суэфуса, чтобы он написал кое-какие деловые письма. Генерал велел убрать южные покои и приготовить необходимое для приёма. Он надел парадное платье и вышел навстречу к Суэфуса. Вынесли прекрасно накрытые столики с угощением, хозяин преподнёс гостю вино. Все молодые господа пили с ним, а генерал беспрерывно подливал. Суэфуса написал бумагу, о которой просил Масаёри, и ещё некоторое время оставался в усадьбе. Он погрузился в мечты об Атэмия, ему казалось, что душа его улетает из тела, что он горит в огне. «Когда в былые времена я учился сочинять стихи, я преодолел множество трудностей, благодаря любви к Атэмия. А сейчас меня приглашают в этот дом», — думал Суэфуса. Ему захотелось сочинить что-нибудь для Атэмия. Он написал стихотворение, вручил его Мияако, чтобы тот отнёс его Атэмия:
«Если в моей груди
Останется что-то ещё,
Что спалить может пламя любви,
Не выйдет наружу огонь,
И его никто не увидит.
Нет такого места, где бы мог я его спрятать». Вручая Мияако письмо, он сказал:
— В этом письме я касаюсь обыденных дел, отнеси твоей сестре и принеси мне ответ.
— Она такие письма даже не читает, — ответил Мияако. — Однако, когда будет удобный момент, я замолвлю слово. Уже давно мы с вами не занимались китайскими классиками, — продолжал мальчик. — Вы мне не велели читать с другими, вот я совсем и не занимаюсь, а это очень плохо!
— У меня сейчас нет свободного времени. Но если ты будешь передавать письма Атэмия, я обучу тебя всему, чему учу наследника престола.
— Все учителя так говорят. Эдак я останусь неучем, — вздохнул мальчик.
Он отнёс письмо Атэмия, она очень этому удивилась и письмо отбросила.
Святой отец Тадакосо выполнял великие обеты и всё время молился перед изображением Радостного Будды[618].
Как-то раз, налив в тушечницу воды, над которой прочитал заклинания, он написал:
«Суетный мир покидая,
Думал, что больше
Не буду знать я печали.
Не ведал, что много страданий
Ты для меня припасла».
Все молитвы его оставались безответными.
В четырнадцатый день третьего месяца семейство Масаёри отправилось в Нанива для выполнения обряда очищения в день змеи[619]. Все господа поехали туда, и в усадьбе почти никого не осталось. Было приготовлено шесть вмещающих сто пятьдесят коку риса лодок, с крышей из коры кипарисовика, обнесённых высокими перилами и украшенных золотом, серебром и лазуритом. Паруса на лодках были привязаны толстыми белыми канатами, снаряжение отделано позолотой, все занавески выкрашены ‹…›. В каждой из лодок было по двадцать лодочников и четыре рулевых, все они были нарядно одеты и все, как на подбор, красивы. Управляющие поместьями Масаёри в провинциях прислали необходимое для лодок снаряжение.
В первую лодку сели вторая жена Масаёри, Дзидзюдэн и Атэмия, во вторую — другие дочери от второй жены, в третью — семь замужних дочерей генерала. С ними было по двадцать взрослых прислужниц, по четыре юных служаночки и четыре низших служанки — все дамы из хороших домов, одетые с особой тщательностью. В четвёртую лодку сели сам генерал, Накатада, Судзуси и Санэтада. В пятую — семь зятьёв Масаёри. Часть прислужников генерала и его второй жены сели в большую лодку, часть плыли в маленькой. Когда проплывали мимо ивы, называемой «ива в короне»[620], жена Масаёри сложила:
— Ива не может
В бледно-алое платье
Одеться.
По-прежнему нити
Зелёные сучит…[621]
Дзидзюдэн произнесла:
— Мне показалось было,
Прибрежные ивы
Покрылись цветами.
Нет, то белые Цапли
На ветках сидят.
Атэмия сочинила:
