вместе с ними. Думаю, что никто не ожидал этого дня с таким нетерпением, уж я, — ответил наследник.
Затем он подошёл ко второй жене Масаёри.
— Давно мы не виделись, — начал наследник. — Кажется, в последний раз это было, когда я навещал императрицу-мать ‹…›.
— Да, прошло уже много времени, — отозвалась господа. — От вас постоянно приходят письма, но они доставляют мне такое беспокойство, что я бы предпочла их не получать.
— Пользуясь случаем, мне как раз хотелось бы поговори с вами об этом деле.
— Я много размышляю о нём и никак не могу принять решения, — ответила она.
— С кем бы я ни повстречался, все только и говорят об Атэмия. Скажете откровенно: почему?
— Многие стремились получить её в жёны, но их мечтам не суждено было сбыться, поэтому они до сих пор не находят покоя.
— Она и на меня не обращает внимания! Я не напоминал о себе, но думал, что Атэмия обо мне вспоминает, однако оказалось, что это не так. И хоть это стыдно, я вынужден напомнить о себе.
— Если бы в вашем дворце были девицы только простого звания, то я бы отдала свою дочь прислуживать вам хоть дамой низкого ранга, но у вас собралось так много знатных дам, что она будет, как говорят, мышью среди колонков[606].
— Въехав во дворец, она будет жить, как мышь в амбаре, — засмеялся наследник. — Пусть она об этом не беспокоится. Ведь говорят: «Среди какого только сора не растут лотосы!» Сколько раз я ни заводил разговор, мы так ни к чему и не приходили, но сегодня мне хотелось бы получить ваше согласие. Или я вынужден буду думать, что это обман.
— Ах, как это неожиданно! — промолвила госпожа. — Поговорим-ка об этом вечером.
— Всегда вот так… — сказал наследник. — Я не могу не беспокоиться — недаром и говорят: «Что толку ждать?»
Годы проходят, но мне
Они перемен не несут.
Уж я не жду,
Что настанет день
Крысы счастливый.
Госпожа ему ответила:
— Не одного, но многих
Дней крысы
Ты ждёшь с нетерпеньем.
И не могу я верить,
Что неизменной сосна остаётся[607]
— Я сейчас должен вас покинуть, но мы ещё поговорим об этом вечером. — С этими словами наследник престола удалился.
Госпожа сказала императрице-матери:
— Он питает намерения насчёт нашей Атэмия, но поскольку и Четвёртая принцесса служит у него во дворце, Атэмия не сможет въехать к нему.
— Почему же ей не служить у наследника? — удивилась императрица. — Пусть смело въезжает к нему. К чему прозябать в глуши за стенами дворца? Если она станет супругой наследника, я буду оказывать ей покровительство. Наследник, кажется, пылает к ней любовью. Он снова и снова заговаривает со мной: «Прошло уже много времени с тех пор, как я выразил своё намерение, но ответа всё нет. Напомни им обо мне». Каждый день он надеется получить согласие.
— Она очень молода и многого ещё не знает, — сказала жена Масаёри.
— Ах, не говори так. Среди наложниц наследника нет ни одной, рядом с которой Атэмия должна была бы стыдиться. Только дочь генерала Канэмаса очень миловидна и добра, наследник часто призывает её к себе. А другие наложницы как будто не блещут особыми достоинствами. Дочь первого министра, Суэакира, ‹…› специально устраивает так, чтобы других дам он к себе не призывал, и распускает нехорошие слухи. Пусть Атэмия поскорее въезжает к наследнику — он уж очень настаивает.
Императрица-мать послала младшего военачальника Личной охраны, состоявшего одновременно архивариусом, доставить подарки царствующему императору и написала:
«На Тикума-поле сегодня
Рвала я свежие травы.
Хочу, чтобы ты получал
Весенние приношенья
Ещё многие тысячи лет!»[608].
Император послал императрице-матери уже давно приготовленный декоративный столик с изображением золотой Горы и черепаху, сопроводив подарки письмом:
«Не зная, в поле каком
Травы сорвать
Молодые,
Сосёнку шлю я тебе
С малой горы Черепахи»[609].
Наследник престола вернулся к себе во дворец.
Сановникам приказали вручить женскую одежду, а придворным более низких рангов — подарки, соответствующие их положению. Прислуживающим во дворце отрёкшегося императора мужчинам вручили белое платье и штаны, а женщинам — полный наряд. Подарки вручили всем: и сопровождавшим наследника престола, и высшим слугам дворца, и слугам наследника.
Празднество окончилось, и семья Масаёри возвратилась домой. Множество экипажей потянулось от крепости. Молодые господа, все, начиная с Накадзуми, ехали верхом, а те, у кого не было высокого ранга, вели лошадей под уздцы.
Накатада и Накадзуми ехали рядом. Обменявшись поводьями, они завели разговор.
— Я не думал, что кто-нибудь на свете может исполнять музыку лучше, чем её исполняли в Фукиагэ, — сказал Накатада, — но в вашей усадьбе есть такие мастера, что никому с ними не сравниться. Мияако танцует так великолепно, а сестра твоя играет так изумительно, что во всей великой вселенной вряд ли найдётся кто-нибудь, кто встал бы с ней вровень. Однако сегодня твоя сестра превзошла самое себя. И у Судзуси, и у меня уши готовы были отделиться от головы и двинуться туда, где она играла.
— Чем же вы так были восхищены? — спросил Накадзуми. — Мне кажется, она играла совсем не хорошо.
— А мне кажется, что никто из нас не может сравниться с твоей сестрой в игре на кото.
