Рядом с ним сидел императорский сопровождающий Накадзуми, и они вступили в разговор.
— Мы время от времени встречались во дворце императора, но говорить по душам нам ещё не приходилось. Я очень рад, что вижу вас здесь, — заговорил Накатада.
— Благодарю вас, — ответил Накадзуми, — мне тоже давно хотелось поговорить с вами, но вы всегда очень заняты, а я никак не мог найти предлога.
— Когда я нахожусь на службе во дворце, никто, кроме отца, не заботится обо мне, и я чувствую себя очень одиноко. Как бы мне хотелось подружиться с вами, беседовать по душам! Но последнее время вы и во дворце редко стали появляться. Какие-нибудь дела?
— Дела? — переспросил Накадзуми. — Я просто плохо себя чувствовал и не ходил на службу.
— Что же с вами приключилось? Уж не та ли болезнь, о которой сказано: люблю ту, которую не вижу?[167]
— Но и день встречи меня не излечит![168] — рассмеялся Накадзуми.
— Мне несколько раз говорила первая жена моего отца[169]: «У тебя нет особенно близких друзей. Подружись-ка с Накадзуми».
— И мне она говорила: «С младшим военачальником Личной императорской охраны Минамото Накаёри и с помощником начальника Императорского эскорта Юкимаса ты связан братской клятвой. Обменяйся такой же клятвой и с Накатада».
— Я был бы этому очень рад! — воскликнул Накатада.
Так они говорили друг с другом.
— Сегодня очень много выпито, — заметил Накадзуми, — и мы вряд ли сможем поговорить на этом пиру по душам.
— То, что мы смогли встретиться и открыться друг другу, — уже счастье, которое принесла эта ночь, — ответил Накатада.
— Я вскоре навещу вас. — С этими словами Накадзуми отправился домой.
Ночь прошла в развлечениях и шуме.
После ухода гостей Канэмаса пошёл к госпоже из северных покоев.
— Всё ли ты хорошо разглядела на этом пиру?[170] — спросил он жену. — Наш сын выглядел лучше других.
— Разве я что-нибудь понимаю в таких вещах?
— Не говори так, ведь ты очень проницательна. Как замечательно, что твой покойный отец, который в музыке не уступал небожителям, передал тебе своё искусство! — продолжал Канэмаса. — Похоже, все уверены, что Накатада равен тебе в этом мастерстве. Масаёри не бросает слов на ветер, а он сказал, что за музыкальный талант Накатада отдаст ему в жёны свою дочь — дочь, о которой все в Поднебесной только и говорят и которая смущает покой многих молодых людей. Отец не соглашается отдать её даже наследнику престола. Может быть, Накатада и не получит её в жёны, но обещание Масаёри всё равно приятно.
— Сам господин Масаёри очень хорош! — промолвила его жена. — У него и дети должны быть необыкновенно красивы.
— Он действительно редкий человек. Пирсы всегда кончаются полным забвением этикета, а он, даже выпив вина, выгодно отличался от других.
Поговорив о прошедшем пиршестве, они отправились спать.
Накатада не пошёл на службу и тоже лёг спать.
Приятно проведя время у Канэмаса, левый генерал возвратился к себе. Его провожали Накаёри и Юкимаса.
— Это будет нашей ночной службой, — сказали они.
Когда Масаёри вошёл в дом, госпожа спросила его:
— Почему так поздно?
— Пиршество было столь замечательно! Я на подобном никогда не бывал. Все остальные гости ещё там до сих пор, — ответил он. — Ах, какую изумительную музыку слышал я сегодня благодаря Атэмия!
— Что же ты слышал? — спросила госпожа. — Как я тебе завидую!
— Я всё надеялся, что в исполнении музыки, которое было на этом пиру замечательным, примет участие и Накатада, — начал рассказывать Масаёри, — но он не показывайся. День начал клониться к закату, я уже стал терять терпение. Когда наступил вечер, я подумай, что, может быть, Накатада будет преподносить подарки. Наконец я поймал его, заставил выпить и стал просить поиграть на кото. «Поиграй», — говор» ему и его отец, но Накатада и тут не соглашался. Потом он всё же начал играть, но только терзал мне душу, играя вместе с другими музыкантами всем известные произведения. Но я не успокаивался. «Я отдам вам в награду свою любимую дочь», — пообещал я ему. Накатада сбежал по лестнице во двор, исполнил благодарственный танец[171] и заиграл снова. Играл он божественно. Он исполнит много произведений. Впечатление от его музыки выразить невозможно. Его отец заливался слезами. Накатада действительно выдающийся человек, в музыке с ним сравнить некого. Если бы ты могла услышать его!
— Как же это сделать? — спросила госпожа
— Просто так он совсем не играет. Иногда сам государь его просит, но он даже не прикасается к кото. Если бы я не просил столь настойчиво, он ускользнул бы и сегодня. Но я-то стреляный воробей, настаивал безжалостно, и Накатада хотя отнекивался, но в конце концов начал играть.
— А что, если сказать Атэмия, чтобы она попросила его поиграть и пообещала за это побеседовать с ним? Может быть, он тогда и согласится?
— Тогда он, может быть, и согласится. Подождём, когда представится случай, — ответил Масаёри и стал показывать жене полученные подарки.
— Ах, какая красота! — восхищалась она.
Об остальном вы узнаете из следующих глав.
Глава II
ТАДАКОСО
В то время, когда император Сага находился ещё на престоле[172], жили два вельможи: левый министр Минамото Тадацунэ и правый министр Татибана Тикагэ[173].
Никого в мире не было красивее и умнее Тикагэ, своими талантами он превосходил всех сановников. Император очень любил его. Тикагэ получал повышение в чине два или три раза в год[174] с каждым днём возносясь всё выше и выше. В тридцать лет он занимал две должности: левого генерала Личной императорской охраны и правого министра.
Он взял в жёны знаменитую своей красотой четырнадцатилетнюю девицу, дочь принца, получившего фамилию Минамото. Когда ей было шестнадцать лет, в пятый день пятого месяца она родила очаровательного мальчика, блиставшего красотой, как драгоценный камень. Назвали его Тадакосо[175]. Ни одного ребёнка на свете не любили так, как любили Тадакосо его родители. ‹…› Тикагэ с женой глубоко любили друг Друга и жили душа в душу. Сын их рос, затмевая всех своей красотой. Уже в три года он обнаруживай незаурядный ум и редкие способности. Отец и мать пеклись о нём днём и ночью. Мать любила его так, что скажи он: «Пусть водрузят мне на голову гору Хорай»[176] или: «Пусть построят у меня на ладони золотой дворец», — она бы и это выполнила.
В год, когда ребёнку исполнилось пять лет, в третьем месяце, мать вдруг очень тяжело заболела. В доме поднялся переполох, на всех горах[177] и во всех храмах служили
