незнакомым человеком… Это и было причиной твоего рождения. Наступил новый год, а я всё ещё не понимала, что со мной. Как сейчас помню, не сегодня-завтра уже срок, и только тогда бывшая в доме служанка догадалась: „Ах, вот в чём дело!” — и всё мне объяснила. После нашей встречи человек этот исчез бесследно. Всё оказалось пустым. Я тебе это рассказываю, чтобы ты знал на тот случай, если я умру». Больше я ничего не знаю.
Рассказ терзал сердце генерала, но он старался этого не показать. Кроме того, его жёг стыд, и он бы хотел скрыться глубоко в горах.
— Как всё это печально! Вы и дальше намерены оставаться здесь? Не хотите ли вы жить, как живут все остальные люди? — спросил он.
— Мне ненавистен тот суетный мир! — воскликнул подросток. — Следуя нашей судьбе, мы должны жить в человеческом образе среди страшных зверей. Мы дружим с ними, они нас кормят, но нет у нас ни мгновения душевного покоя, каждый день мы думаем: может быть, сегодня они нас сожрут. Так мы и будем, наверное, жить — в страхе и тоске. Это наказание за грехи, совершённые в прошлом. Грехи, наверное, были тяжкими, поэтому нет нам прощения от богов небес и земли. Но мне кажется, жить в том суетном мире — наказание за ещё более тяжкие грехи. ‹…› Я хотел бы сбрить волосы и навсегда оставить мир.
Голос его был чист и печален. На вид ему было всего лет пятнадцать-шестнадцать, красоты он был необычайной. Если бы генерал услышал такое от постороннего человека, он и тогда не мог бы остаться равнодушным, а тут… Наконец он сказал:
— Так-то оно так, но разве можно всю жизнь жить здесь? И того, кто решил сбрить волосы, почитают только когда он становится монахом под руководством наставника. Лишь после этого он может уединиться в горах. Вы думаете, эти дикие твари никогда не причинят вам вреда? Хотя сейчас они вам и помогают… Перебирайтесь-ка в столицу! Если вас растерзают звери, вам уже не достичь просветления.
— Если мы переедем в столицу, то жить нам будет ещё труднее, ведь там нет никого, кто бы нас поддерживал.
— Ну, если я уговорю таких отшельников, как вы, которые решили навсегда остаться в горах, перебраться в столицу, я уж как-нибудь не оставлю их без помощи.
— Я должен поговорить об этом с матушкой. — С этими словами подросток скрылся в дупле.
— Пришёл человек, который говорит вот что… — рассказал он матери. — Что ответить ему?
— Разве может кто-нибудь полюбить людей, которых впервые увидел в таком жалком положении? Ведь он всегда будет презирать нас за это, — ответила мать. — А ты сам что думаешь?
— Мы живём в этих горах восемь лет и уже привыкли к несчастьям и печали. Для чего нам уходить отсюда? Я думаю, лучше нам и дальше оставаться здесь.
И я так считаю. В нашей несчастной жизни вряд ли нас ждёт уже что-то радостное. Набредя на наше необычайное жилище, этот господин почувствовал жалость, но я не думаю, что намерения у него серьёзны.
Выйдя из дупла, сын сказал генералу:
— Моя матушка сказала так: «Теперь уже к чему? Я не хочу вновь окунуться в тот мир. Мне было бы стыдно покинуть эту гору!..»[143] У неё нет ни малейшего желания переехать в столицу. Я же один туда никогда не поеду.
Солнце уже клонилось к закату, и генерал сказал:
— Я думаю, что рано или поздно смогу переубедить вас. Мы связаны судьбой. Я ещё приду сюда. Но сегодня я сопровождаю государя, и мне нельзя отлучаться надолго. Если я не буду подле него, меня ждут большие неприятности.
С этими словами генерал поднялся и в это время увидел, как шесть-семь обезьян принесли в чашках, сделанных из листьев деревьев, жёлуди, каштаны, хурму, груши, батат, ямс. «Так вот как они кормятся!» — с удивлением подумал он. Вид незнакомого человека испугал обезьян. Они положили плоды на землю и тут же исчезли.
Когда генерал, перевалив через горную вершину, скрылся из виду, его брат, министр, со слугами остался у подножия горы и с нетерпением ожидал его возвращения. Наконец генерал появился.
— Ну, что? — спросил министр.
— Я никого не нашёл, — ответил тот. — Музыка звучала и в долине, и на вершине горы. Когда я поднимался вверх, она неслась из глубины, я спускался в долину — она слышалась из-за облаков. Зверей там, как ракушек на берегу моря, дороги не было, с большим трудом я пробирался вперёд. Мне хотелось ехать дальше, но я вспомнил, что должен быть при государе, и вернулся.
— Это, конечно же, было лесное чудище! — убеждённо воскликнул министр, и они пустились в обратный путь.
Император же, заметив, что их нет, сказал:
— Хотел бы я знать, куда отправились эти повесы. Верно, прослышали, что поблизости где-то живут красотки, и помчались туда.
Вскоре император возвратился в свой дворец.
Генерал был Канэмаса, которого когда-то звали Молодым господином, а брат его, который был тогда помощником военачальника Императорского эскорта, стал теперь правым министром.
На обратном пути генерал был печален. Дома он оставался погруженным в свои мысли. Он не пошёл на женскую половину и думал лишь о том, как бы снова увидеть своего сына. Успокоиться он никак не мог. Он начал прикидывать, куда бы можно было поместить мать с сыном. В его усадьбе на Первом проспекте было немало просторных помещений, но с Канэмаса там проживало множество женщин: его первая жена, которая была третьей дочерью отрёкшегося от престола императора, дочери принцев и сановников[144], большое количество прислуживающих дам, и генерал подумал: «Здесь слишком шумно, сюда их поместить нельзя».
На Третьем проспекте, около канала Хорикава, у Канэмаса был большой дом, который он предназначал передать дочери, когда она поступит на службу во дворец наследника престола. Дом был уже давно выстроен и полностью обставлен. «Вот туда-то их и надо пригласить», — подумал генерал.
За три дня дом был совершенно убран. Генерал решил отправиться в горы в сопровождении только двух беспредельно преданных ему людей. Для матери он приготовил платье, штаны, накидку, шаровары[145], а для сына — шёлковые шаровары, охотничий костюм из белого полотна, окрашенного травами[146], нижнее платье и штаны — и сложил всё в мешок. В другой мешок он положил сушёной снеди. Не предупредив никого о своём отъезде, генерал пустился в путь. Он перевалил через страшные кручи и подъехал к дуплистому дереву.
Генерал кашлянул.
Подросток, увидев его, сказал матери:
— Опять пришёл тот господин.
— Что же делать? — забеспокоилась она. — Кто он? Как странно, что он опять появился!
— На этот раз он пришёл сюда ради нас, — сказал сын. — Мы не можем прятаться от него.
Он вышел навстречу гостю.
— Вы не поймёте того, что я хочу сказать, — сказал генерал. — Я хочу поговорить с вашей матерью.
Мальчик передал ей эти слова. «Может быть, это тот самый господин, который исчез когда-то? — подумала она. — Как он мог узнать обо мне?»
Женщина не вышла из дупла. Генерал вошёл к ней и сказал:
— Ещё в прошлый раз я хотел открыться тебе, но боялся, что время не пришло для подобного разговора и ты не станешь слушать меня, поэтому не сказал ничего. Это я посетил тебя в твоём доме на пути в храм Камо. Как я и говорил, тогда меня везде разыскивали, родители мои были в большой тревоге, и когда я вернулся домой, они меня больше ни на шаг от себя не отпускали. «Он что-то замышляет. Не выпускать его из дома!» — распорядились они. Если я отлучался из дома, они сразу посылали кого-нибудь следить за мной. Я всё время стремился к тебе, но даже письма послать не мог: ведь кроме меня никто не знал, где ты живёшь. Когда скончался мой батюшка, я пришёл туда, где ты жила, но сад зарос как дикая чаща и не было ни души, некого было расспросить. Всё это время меня терзали мысли о тебе, но отыскать тебя я не мог. Вот как это было, — плача, рассказал он.
От волнения дочь Тосикагэ не могла произнести ни слова, но вовсе не ответить было бы неучтиво,
