любил когда-то, поэтому и не знал, что сына его уже нет в живых, тогда как в течение семи[333] дней после смерти Масаго госпожа из северных покоев рисовала изображения будд, переписывала сутры, шила одежду для монахов и заказывала поминальные службы. Дни и ночи проводила она на горе Хиэй. Санэтада, в свою очередь, отправился туда же, дабы просить будд об исполнении своих желаний, и услышал там поминальную молитву, в которой с чувством описывалось, как из-за чёрствости отца погиб его единственный сын. Все, кто тогда находился на горе Хиэй, были охвачены скорбью и осуждали отца. Санэтада был потрясён, он залился горькими слезами, упал наземь, но что проку… Санэтада заказал службы и сам читал сутры в поминание сына. Вот каким образом он узнал о смерти Масаго.
Тем временем стал распространяться слух, что жена Санэтада, живущая в одиночестве и проводящая дни в томительной печали, стала ещё краше, ещё прелестнее, чем раньше. Дочь её повзрослела, и обе они получали от многих господ любовные письма. Среди тех, кто писал госпоже из северных покоев, особенно добивались её расположения Сукэдзуми, третий сын Масаёри, начальник Императорского эскорта[334], принц Хёбукё и главный императорский конюший. Те, кто имел возможность видеть жену Санэтада вблизи, были ослеплены её красотой. Она же не переставала тосковать о Масаго. Как-то раз она написала:
«Как мне выдержать мысль,
Что ты навсегда
По той дороге ушёл,
О которой вчуже услышишь,
И стынет сердце от страха!»
Содэмия написала такое стихотворение:
«С другом была неразлучна
Уточка нио.
А теперь в одиночестве
Плавать должна
По пруду, полному слёз».
Погружённая в неотступные мысли о сыне, заливаясь с слезами, госпожа из северных покоев написала[335]:
«В грустных думах веду я счёт своим дням.
Раньше мы были с тобой неразлучны,
Как утки, что плавают вместе всегда
В пруду, по глади спокойных вод,
Радуясь сердцем на своих двух птенцов.
В вечной верности друг другу клялись,
Обещали быть вместе до гроба —
Радость иль горе, мель иль пучина.
Но весенней порой распустилось
В роще много прекрасных цветов,
Туда повлекло тебя сердце,
И от меня ты ушёл безвозвратно.
Я же каждое утро ждала,
Шуму бурного ветра внимая,
Не мелькнёт ли тень птицы летящей.
В гор глубине, где сосен хвоя густа,
В печали я дни проводила.
Время шло. Незаметно птенцы подросли.
Всем сердцем заботясь о них,
Молила богов я, чтобы долго
Могла любоваться на их красоту.
Непрестанно, в тоске об отце плакал Масаго.
Как дождь, лились слёзы, наполняя кровавое море.
Через бурные волны он отправился к жёлтым ключам,
От берега, где прибой на песок набегает,
В далёкий мрачный предел[336].
Сын мой, Масаго, который в чёрные ночи
Со мною лежал под одною накидкой,
Который утром вставал, как встают на востоке тучи,
Который резвится между деревьев в саду,
Один ушёл по страшной дороге.
Не успел снег растаять на ветках,
Сын мой покинул меня.
О, если б могла я уйти вслед за ним!
В доме рушатся балки. В саду
Дикие травы буйно растут.
А когда-то сюда прилетали птицы и лёгкие бабочки
И кружились между жемчужных ветвей[337].
Как в небе плывущие облака,
Ты стал безучастен к нашим печалям.
Но если бы сын твой мог видеть тебя,
Он не исчез бы, как тает лёгкий туман
На заросшей травою вершине горы.
Кажется мне, что даже сейчас
Масаго с тоской об отце вспоминает.
Так в грустных думах провожу я весенние дни,
Смотря, как по небу беспечно гуси летят».
Наступили последние дни одиннадцатого месяца. В день праздника нового урожая от наследника престола пришло письмо, адресованное Атэмия:
«Сколько бы просьб
Ни услышали боги сегодня,
Ко всем они снизойдут.
Пусть исполнят они и желанья твои,
Сердце твоё успокоив».
