глубоко проник в суть учения, и теперь его молитва обладала чудодейственной силой. По просьбе отрёкшегося от престола императора государь назначил Тадакосо святым отцом в часовню Истинные слова, Сингон[484]. У него было много учеников и приверженцев. Тадакосо пользовался огромным авторитетом, во дворце к нему относились столь же ласково, как и до ухода в монахи. Царствующий император приглашал его в свои покои. Тадакосо приезжал во дворец в прекрасном экипаже, с большой свитой.
Как-то раз, совершив службу, он выехал из дворца. Около ворот крепости стояла нищая старуха. Спина её была согнута. Зонтик, с каким ходят жительницы столицы, был совершенно изорван. Голова точно покрыта снегом, руки и ноги тоньше иголок. Одежда разорвана, изношена и так коротка, что ноги, как журавлиные лапы, торчали из-под неё. Увидев выезжающего из ворот подвижника, она воздела руки и поползла за ним, взывая к нему:
— Подайте мне что-нибудь!
У подвижника сжалось сердце. Он дал нищенке то, что у него было, и спросил:
— Кем ты была раньше? С каких пор ты живёшь подаянием, как сейчас?
— Я владела бесчисленными сокровищами, была женой первого человека в мире и делала всё, что приходило мне в голову, — ответила она. — ‹…› У сына того человека была необыкновенная внешность и золотое сердце. Живя в беспредельной печали, отец берёг его как зеницу ока. Но у меня — может быть, потому, что я была ему мачехой, — в сердце стали появляться злые мысли, и очень хотелось мне как-нибудь погубить его. Я спрятала драгоценный пояс, который хранился в доме отца, и сказала, что это сын украл его. Подстроила так, как будто юноша возвёл напраслину на отца, — в конце концов я его сжила со свету. За это я и понесла возмездие. Я совсем не думала, что положение моё изменится и я дойду до такого состояния. Свои огромные сокровища я подряда и перед смертью, узнала, что такое крайняя нищета.
«Уж не моя ли это мачеха, госпожа с Первого проспекта? — подумал подвижник и весь ушёл в воспоминания: — Она обвинила меня и в краже пояса, о возвращении которого отец так горячо молился. И опять же, из-за её ужасной клеветы отец рассердился на меня. Вот и открылось то, о чём я столь долго стенал, не в силах утишить огонь в груди. Так было угодно Провидению».
Довольно долго он оставался в раздумье.
— Как же ты возымела злые намерения против того невинного человека!.. — вздохнул он наконец. — За это тебя постигло возмездие, и ты дошла до такого состояния. Но нельзя допустить, чтобы в другом мире[485] ты погрузилась на дно ада…
Нищенка, обливаясь слезами, ответила:
— Угрызения совести жгут меня, как пламенем. Но что сделано, то сделано, и исправить ничего нельзя. А вспоминать об этом — только множить скорбь.
Глядя на неё, подвижник подумал: «Жить ей осталось уже недолго» — и сказал старухе:
— Я буду помогать тебе до самой смерти. Потом я похороню тебя и избавлю от адских мучений.
Он построил небольшой дом, поселил её там и всячески заботился о ней — приносил ей пищу и одежду.
В одного из сыновей Масаёри, Мияако, вселился злой дух, и положение его сделалось очень серьёзным. Генерал немедля попросил о помощи Тадакосо, и перед его силой болезнь отступила. Как-то подвижник дружески беседовал с Мияако. Он расспрашивал его о жизни в усадьбе и сказал:
— Я хочу послать письмецо твоей сестре, которая играла этой весной на кото в храме Касуга. Передай ей, пожалуйста.
Тадакосо написал:
«Удалился от мира,
И скалы ложем мне стали,
Но дивный твой облик
Пред глазами моими стоит,
И забыть его не могу.
Так думаю я и днём, и ночью».
— Передай это Атэмия и обязательно принеси ответ, — сказал он.
— Она на такие письма даже не смотрит. Не знаю, что из этого получится, — ответил Мияако.
— Почему ты так говоришь? — удивился Тадакосо. — Я излечил тебя от тяжёлой болезни, войди же и ты в моё положение.
Хотя Мияако и полагал, что просьба подвижника невыполнима, он пошёл к Атэмия и передал ей письмо.
— Это ещё что такое? — возмутилась она. — Почему ты мне приносишь подобные письма?
Она разорвала послание и выбросила его.
В последний день девятого месяца пришло письмо от наследника престола:
«В соснах живущий сверчок
Бессердечную ждёт:
„Может быть, осенью этой?”
Когда же он сможет в вечнозелёных ветвях
Радостью насладиться?»
Атэмия ответила:
«Осенью цвет свой
Всё в природе меняет,
И только осенней порой
Слышится голос сверчка.
Как же поверить ему?»[486]
Санэтада преподнёс Атэмия сверчка судзумуси[487] и вместе с ним прислал стихотворение:
«Если б сверчок
Знал о думах моих,
То всю ночь напролёт
Возле себя ты слышать могла б
Громкий голос его».
Пришло письмо от принца Хёбукё, прикреплённое к распустившейся хризантеме:
