позабавимся.
Я неопределенно покачал головой. Нет, не надо мне забав. Хватит на мою голову.
– Может, я тебе не нравлюсь? – Она усмехнулась и провела рукой по груди, спускаясь к бедрам.
Она не могла не нравиться. Ее тело было совершенным. Нет, оно не напоминало изнуренных диетами, голенастых супермоделей. Это было гладкое, пропорциональное и мускулистое тело с высокой грудью и стройными ногами. И лицо ее, пусть не того типа, что мне нравились, все же привлекало. Может, неведомым знанием, светившимся в темных, гипнотизирующих глазах, а может, необычными, давно не встречающимися уже пропорциями высокого лба и идеального греческого носа. Если бы не ее неестественно темные губы и отталкивающе-синие соски на белой, словно писчая бумага, груди…
– Не понимаю, как тебя никто не видит?
Она усмехнулась и, что-то прошептав, провела вдоль тела рукой. Я не поверил глазам: на русалке в один миг появилось красное, как кровь, платье.
– Молодой человек, – она неожиданно встала на пути у прохожего, дородного мужчины в костюме и солнцезащитных очках, – вы не скажете, который час?
Тот поднял руку с часами:
– Без пяти три.
– Спасибо.
Вильнув бедрами, русалка отошла, остановившись напротив. Улыбка, с которой она проводила мужика, меня напугала. Я подумал почему-то: стоит ей пожелать – и очкарик в воду за ней сиганет! Но на меня эти чары не действуют.
– Ну, придешь?
– С чего это? – произнес я. Вообще-то я приветствую эмансипацию. Ну, например, чтобы не ты девчонок клеил, а они тебя. Как в американских фильмах. Но от слов водяной красавицы веяло холодом. Не настоящим, а тем, который мог чувствовать только я. Я многое теперь мог чувствовать. Еще не разобрался во всей этой чертовщине и своих новых способностях. Но разберусь. Обязательно разберусь!
– Ты меня боишься? – Она засмеялась и снова провела рукой по телу, да так, что я забыл, где нахожусь. – Вижу, боишься. Да, ты же молодой еще, многого не знаешь. – Она смотрела откровенно похотливым взглядом, так, что мне стало не по себе. Меня никогда так не разглядывали. – Тогда я к тебе приду. Водопровод теперь у всех есть.
Она засмеялась и пошла прочь: обнаженное, белое, как снег, тело на фоне черного запыленного парапета. Свернула к воде и исчезла.
Я закрыл рот и пошел домой.
…Вечером позвонил Кастет и сказал, что телефон для меня нашелся. И пригласил зайти за ним. Я обрадовался. Вообще Кастет – это Костино прозвище. Кажется неоригинальным, но так его назвали после одного случая. Когда мы были на первом курсе, возле института нас подловила какая-то шпана. Денег хотели. Я думал, легко не отделаемся. Нас было меньше, а противник крепче и здоровее. Неожиданно Костя достал из кармана увесистый, сверкающий кастет, надел и многозначительно провел по скуле. Гопники стушевались и отступили. Так и появилось прозвище, но я всегда называю Костю по имени. Впрочем, не думаю, что он постоянно таскает с собой эту железку. Костик парень мирный и компанейский. Не представляю, чтобы он кастетом человека ударил.
В институте Костик считается личностью неординарной, что и привлекает к нему внимание. Зимой и летом носит кожаные штаны и кажущуюся неподъемной от нацепленных заклепок и шипов куртку. Картину дополняют длинные волосы и пронзительные, широко открытые серо-голубые глаза. Тем не менее женская половина института не обделяет Костика вниманием, вполне вероятно, не из-за цепей и брутальной кожи, а из-за живого и непосредственного характера. Костя даже матом мог выругаться элегантно и непосредственно, так, что никто этого не замечал. Он презирает дискотеки и концерты, где крутят попсню, что не мешает ему поражать нас музыкальной эрудицией. И мнение Кости о каком-нибудь исполнителе становится в нашем кругу определяющим. Даже зная его нелюбовь к попсне, его постоянно приглашают в клубы и на тусовки. Почему? Потому что с Костей весело! И пусть время металла прошло, Костя из тех, кто живет в своем времени и в своем мире, не обращая внимания на то, нравится это кому-то или нет. У меня такая позиция вызывает уважение.
Я представлял Костину квартиру бедламом с расклеенными на стенах плакатами хеви-метал-групп, с беспорядочно раскиданными вещами, сваленными в углах пустыми бутылками, цепями, крестами и обязательной гитарой. В действительности все оказалось проще. Гитара и плакаты присутствовали, но инструмент аккуратно стоял в углу, а плакаты были расклеены бережно и со вкусом. Из мебели в комнате находились секретер, диван и платяной шкаф, красивым готическим шрифтом исписанный названиями рок-групп. В остальном все чисто и даже мило. На огромной самодельной полке размещалась неслабая стереосистема с разнесенными динамиками. В углу стояло несколько высоких подставок для музыкальных дисков, штук на пятьдесят каждая. Ни одного свободного места в них не было. Меломан!
– Вот моя обитель, – сказал Костик, – вот мой дом родной.
Я улыбнулся. Мне здесь определенно нравилось, особенно тем, что мои опасения не подтвердились. Судя по комнате, с головой у Кости все в порядке. А говорили… Вот и слушай всяких после этого.
– Вот твой телефон, бери, пока не забыл. – Костик протянул мне старую нокиевскую трубу с рудиментарной антенной.
– Спасибо. – Я был искренне рад и такому аппарату. А что? Ездят же на раритетных машинах. Еще и гордятся. И я буду гордиться.
– Работает хорошо. Симка нужна? У меня есть лишняя.
– Давай, на всякий случай. Если моя не заработает, – сказал я.
Закончив с телефонными делами, мы уселись на диван, и только сейчас я заметил, что в комнате нет телевизора.
– Телевизор не смотришь?
– А что там смотреть? – удивился Костя. Я усмехнулся. И правда.
– Что делаешь вечером, ну, в смысле после института?
– Читаю, пишу немножко.
– Да ну? – удивился я. – Что пишешь-то?
– Песни.
– Споешь?
– Не сейчас, – мотнул головой Костя. – Еще не готово.
Я разглядывал плакаты. Некоторые лица я узнал, но большинство были незнакомы.
– Это «Manowar», – заметив мой взгляд, сказал Костя. – А это «Iron Maiden». Это «Скорпы», сам видишь. Ну, и так далее.
– А что больше нравится?
– «Manowar», – ответил Костя. – Я, когда их в первый раз услышал, сразу понял: это что-то особенное! И не разочаровался.
Я посмотрел на плакат: обычная метал-группа, кожаные штаны и цепи, стильные гитары и волосы до плеч. Кстати, музыканты как на подбор: плечистые и мускулистые. Мой отчим сказал бы: пахать на таких надо!
– Я преклоняюсь перед ними, – сказал Костя. Эта фраза в устах приятеля прозвучала совершенно неожиданно. Не припомню от Костика подобных слов. – Знаешь, почему?
– Почему?
– Все люди делятся на две категории, – серьезно заявил Костик. – Одни потребляют, другие производят. Я имею в виду духовное. Книги, музыку, стихи, учения. Те, кто производит, – уникальные люди, это каста, их надо на руках носить, потому что именно от них зависит, куда пойдет человечество. Я – потребитель, я не могу совершить открытие, написать книгу, по крайней мере пока. Я только потребляю. Но, слава богу, я могу отличить настоящее от дерьма. Правда, сейчас такое время, когда те, кто производит, думают не о том, к чему они ведут мир, а о собственном кармане. Таких я называю говноделами.
Я невольно усмехнулся: хорошее словцо.
– Сейчас, кстати, развелось говноделов, – Костя покачал головой, – до хрена.
– И как ты различаешь, говнодел перед тобой или нет? – Тема была любопытной.
