Тут принцесса Ори заметила пробирающегося к ним сквозь толпу принца Анатолия.
— Девчонки, заслоните, сейчас начнется про антифризы…
Хроникамара заслонила ее. Она была похожа на Афину.
— Я тебя люблю, — сказал принц Анатолий. — С первого класса. Пойдем. Где твой костыль?
— Пойдем без костыля, — ответила ему Хроникамара.
Они тут же растворились в танцующей толпе. А танцевали все: и король, и королева, и члены жюри.
К кругу протиснулся принц Филофей.
— Тюля… — сказал он.
— Филя… — сказала она.
Танцующая толпа поглотила их. На круге осталась только принцесса Ори. Вот она неловко наступила на больную ногу, ойкнула и села на паркет.
Вокруг нее все ликовало, танцевало, пело.
«Нет двух более далеких друг от друга сущностей, чем ель живая и елка ряженая».
Это высказывание Пифология не имеет отношения к возникшей ситуации, оно относится к сказке в целом, как и то, что ни одна среднешкольница не простит нам, если мы оставим принцессу Ори на круге одну. Даже среднешкольницы с математической шишкой на голове знают, и с самого начала знали, что к ней подойдет широкоплечий парень в кожаном жилете, поднимет на руки и сквозь танцующую толпу отнесет к двум оседланным лошадям. И что этот парень, или детина, как мы назвали его при первом знакомстве, конечно не кто иной, как принц Инкогнито, известный на весь мир своим благородством, ученостью, отвагой и беспредельно добрым сердцем.
Приснится же перед рассветом
До апреля Яшку Кошкина сновидения не беспокоили. Иногда прокатят в его пробуждающейся голове волны сиреневых гор, запахнет рододендронами… Тут Яшка на холодный пол босыми ступнями прыг и — вдох-выдох — посвятил себя Яшка отличной учебе, акробатике, электронике, оптике, стихосложению, а при такой нагрузке сон должен быть ровный.
Но в апреле сновидение все же его одолело. Приснилось Яшке, будто идет он по горной дороге. На склонах лиловых гор красные шастают лисы. Горные куропатки под лопухами сидят, прижавшись к горным перепелам. Орел висит в небесах. Видит Яшка указательный столб с названием «Королевство Олирия». Рядом другой столб — «Герцогство Огилон». Между столбами дорожка в косую полоску, выложенная белыми и черными камушками. Яшка на эту дорожку свернул. Думает: «Может, в этих сомнительных государствах разбой и грабеж. Может, помощь нужна?»
Но! Видит Яшка, как двое через дорожку целуются — принц и принцесса. Принцесса в шелковом. Хорошая. Бледная. Принц в бархатном. Тоже хороший. Тоже бледный. Сделают шаг — поцелуются. Сделают еще шаг, еще поцелуются. Позади них придворные. С принцессиной стороны дамы. С принцевой — кавалеры. И те и другие считают: «Двенадцать, тринадцать… пятнадцать…»
— Чем это вы занимаетесь? — спросил Яшка.
Принц и принцесса целоваться прекратили.
— Измеряем границу.
— Измеряете что?
— Мальчик, мы измеряем границу между нашими государствами, — вежливо объяснил принц. — Дорожка, на которой ты стоишь, — граница. Она измерялась давно, еще при моем дедушке.
— Вы думаете, она стала короче? — спросил Яшка Кошкин.
— Или длиннее, — сказала принцесса очень любезно. — С границами все может быть.
— Их все же принято измерять километрами, — пробормотал Яшка Кошкин, пятясь. — А также морскими милями.
— Наверно, он двоечник. — Принц и принцесса отвернулись от Яшки. — Простите, на каком числе мы остановились?
— На десяти тысячах четырнадцати, — ответили дамы.
— На десяти тысячах пятнадцати, — ответили кавалеры.
Принц грустно покачал головой.
— Придется все начинать сначала.
Принцесса вздохнула.
— Да, сколь велика цель, столь велика и ответственность.
Яшка был поражен. Особенно тем, что ему не надрали уши. Выскочил он на большую дорогу и услыхал — кто-то плачет. Яшка — босыми ступнями на холодный пол и — вдох-выдох.
А кто-то плачет. На кухне. Яшка как был босиком — туда.
Там, у стола, Яшкина старшая сестра сидит, Марина, волейболистка, умница, восьмиклассница, и плачет. К ее ногам прижался старый пудель Барбос. Имел Барбос свойство прижиматься к ноге именно того члена семьи, у которого на душе кошки скребут.
«Профукали, — подумал Яшка. — Девчонкам из Старой Руссы. Наверно, ноль — три. Поздно плакать. Нужно на тренировках выкладываться». Уселся Яшка напротив сестры. И жалко ему ее. Нос у нее красный, ресницы склеились в острые стрелки. «По шесть штук», — сосчитал Яшка. «А у Лиды Мякишевой реснички склеиваются по восемь». Лида Мякишева — Яшкина одноклассница, даже соседка по парте. Иногда брызнет Лида на Яшку слезами и носик в сторону — в математике не тянет, в оптике плавает.
— Профукали, — сказал Яшка. — А надо было тренироваться.
Глаза у Марины мгновенно высохли. Отпустила она брату Яшке затрещину — воспитательную.
— И не профукали — раскатали. Три — ноль. Совсем зеленые девочки, им еще в куклы играть. А плачу я — сон приснился ужасный. — Марина снова заплакала.
Яшка Кошкин на сестрины затрещины не обижался.
— Какой сон-то?
— Кошмарный. Граница между двумя королевствами — дорожка такая в косую полоску. С одной стороны принцесса, вся в шелковом, бледная. С другой стороны принц — в бархатном, тоже бледный.
— Целуются!
Глаза у Марины опять высохли. Отпустила она брату Яшке вторую затрещину, словно ввела мяч в игру.
— Это за перебивку. И не целуются, а, представляешь, измеряют границу рублем. А дамы и кавалеры записывают в блокнотах: сто тысяч один; сто тысяч два; сто тысяч три…
— Дураки они! Границы измеряют милями и километрами!
А Марина ему в ответ:
— Мне их жаль. Границу не измерять, ее сердцем чувствовать должно…
Слово «должно» Яшка ощутил в себе, как неразжеванную хлебную корку. Стоит она поперек Яшкиного нутра и от нее по телу боль… Проснулся Яшка. Опустил босые ноги на холодный пол. Встал. Луна за окном, как уже разрезанный именинный торт.
