просачивавшегося сквозь одежды (говорили, что это побочное следствие производимых над евнухами операций), от его манеры говорить, похожей на причитание старой женщины… Иногда его ненависть была так сильна, что казалась плотной, ощутимой. Господин Той еле сохранял равновесие в присутствии Цао. Впрочем, при дворе было очень мало людей, способных выносить его. Кроме государя. Великие боги, чем он приворожил Шафранового Господина, который верит ему, будто самому Синьмэ, и Девятке Великих, вместе взятым?
Размышления Первого Министра прервал осторожный стук в дверь. Вошел пожилой слуга – с некоторых пор Первый Министр не держал евнухов. Осторожными движениями старик подошел к господину и протянул ему запечатанную записку. Еще не сломав печать, господин Той знал, о чем она. Письмо было запечатано управляющим его летней резиденции в Кудо – горной деревушки в окрестностях столицы. Письма от него он ждал уже несколько дней. Оно означало, что вдова господина Фэня с детьми доставлена.
Господин Той почувствовал, как по венам растекается тепло, словно у воина перед сражением. Это ощущение всегда появлялось у него, когда назревали важные события. Можно было даже назвать это чутьем. Чиновник хищно улыбнулся портрету императора, украшающему парадную стену, и махнул рукой:
– Готовь повозку. Без шума. Немедленно.
По дороге – а ему приготовили обычную повозку с плетеным верхним коробом безо всяких знаков различия – господин Той все более уверялся в том, что поступил верно. По крайней мере до какой-то степени И-Лэнь – его союзница. Ее ненависть может оказаться полезной. Быть может, она и не проложит путь в Шафрановый покой, но при дворе полно людей, чьи голоса господину Тою было бы неплохо заполучить, тем более что позиции его партии в последнее время значительно ослаблены.
Осень в окрестностях столицы была, по всеобщему мнению, лучшим временем года. Хэйлун, Город Девяти Чертогов, стоял на излучине широкой мутной реки Хэ, несущей в зависимости от сезона свои грязно-коричневые, глинисто-рыжие или ржаво-красные воды к морю. Хэйлун стоял на высоком берегу, а напротив, в ежегодно заливаемой пойме, находились десятки проток, заросших высоким камышом, – прибежище уток, водяных змей, москитов и разбойников.
Сейчас камыш пожелтел, и его шорох в тихую ночь доносился до покоев господина Тоя, расположенных в Яшмовом Чертоге, – квартале, где селилась высшая знать. Яшмовый Чертог вплотную примыкал к обнесенному со всех сторон сплошной стеной из красного кирпича Шафрановому Чертогу – резиденции императора. Когда повозка, запряженная волами, выехала за ворота и покатила по дороге вдоль поймы, господин Той сквозь смотровые отверстия мог видеть, как справа от него, на том берегу, колышется шуршащее блекло-желтое море, ложась неровными волнами под порывами прохладного осеннего ветра. «Воистину утонченное зрелище, – подумал господин Той. – Жаль, что в этой суете я не могу насладиться им так, как оно того заслуживает. Следовало бы прийти на берег в ясную осеннюю ночь и играть на флейте».
Вскоре дорога повернула налево и вверх, движение замедлилось: свернув с основной, мощенной камнем имперской дороги и попав на проселочную, господин Той сразу ощутил все ее прелести и раздраженно подумал, что уже который год пытается убедить императора в необходимости вымостить и эту.
Поля здесь располагались террасами, и господин Той видел квадраты распаханной под зиму ржаво- красной плодороднейшей земли, пучки сухих злаков, связанных в аккуратные снопы, и обмолоченной соломы, свалянной в плотные колоба. На полях еще работали – Первый Министр видел ряды остроконечных соломенных шляп и сентиментально подумал, что на спинах этих безропотных крестьян держится вся мощь Срединной империи. Наконец, поля кончились, холмы сменились предгорьями, и дорога пошла мимо рощ лимонных деревьев с их изумительными терпкими плодами, показывающими из вечнозеленых листьев ярко-желтые бока. Господин Той с удовлетворением вздохнул: это были его лимонные рощи. Сейчас дорога повернет еще выше, и появится его усадьба, «скромный сельский домик», как он говорил, прибедняясь по давно въевшейся дворцовой привычке. «Сельский домик» имел четыре этажа, внутренний двор, сад, искусственное озеро, четыре грота, девять павильонов и несколько сот рэ земли под плодовый и овощной сад, включая оранжерею для привозимых с юга растений и диковинных птиц.
На границе сада и дома к повозке кинулся было бдительный стражник, но отпрянул, узнав возницу, и вытянулся, провожая глазами господина. «Отлично вымуштрован», – не без одобрения отметил Первый Министр. Приятно возвращаться домой и видеть, что без тебя все находится в надлежащем порядке.
На пороге дома его уже ожидали обе его жены – старшая Ю-тэ и младшая Э-ляо. Первая жена принесла ему, тогда еще молодому главе провинции, влиятельные столичные связи своего отца и место главы правящей партии – после его смерти. Вторую жену он взял, уже обладая титулом и не имея необходимости жениться по расчету. Э-ляо была почти на тридцать лет моложе его, происходила из старинной, но бедной семьи столичных антикваров, и сама, словно бесценная старинная ваза, сияла редкой изысканной красотой. Господин Первый Министр любил обеих.
Госпожа Ю-тэ, пополневшая с годами и нелегкими родами, принесшими ему не одного, а сразу двух наследников (льстецы шептали, что, наверное, к нему особо благоволят боги), первой поспешила ему навстречу. Глядя в ее умное, породистое, до сих пор значительное лицо, господин Первый Министр понял, что соскучился: не так много собеседников доставляли ему такое удовольствие, как Ю-тэ, обладавшая блестящим образованием и острым, гибким, наблюдательным умом. Господин Той обнял жену, улыбнувшись одними глазами. Ю-тэ кивнула: она знала, что он придет к ней после официальных приветствий и будет ждать.
Э-ляо стояла совсем рядом, нервно покусывая перламутровую губку. В этом году ей сровнялось двадцать две весны, из них семь она уже замужем, и только хорошеет. Господин Той позволил себе обнять ее и, почувствовав прильнувшее к нему стройное тело, незаметно погладил жену за ушком. Э-ляо, вмиг залившись краской, отпрянула – подобные вольности на людях даже между супругами считались неприличными. Господин Той, усмехнулся, глядя, как она пытается справиться с собой. «Мой господин сегодня чуть не опозорил меня перед всеми, – скажет она ему сегодня ночью своими серебряным голоском. – От ваших вольностей у меня сквозь пудру выступил румянец, – а это непозволительно для дамы столь высокого ранга!» «И правда, какое безобразие», – засмеется он и поцелует ее в это самое место за ушком. В груди у господина Тоя разошлось приятное тепло. Дома!
Он поздоровался со своими троими сыновьями (все сильно похожи на свою мать Ю-тэ) и двумя дочерьми, одна из которых, от Э-ляо, была совсем еще крошкой.
Следом наступила очередь невесток – его сыновья недавно женились по выбору своего отца, и пока все казались довольными, – или не смели выразить недовольство. Старшая из невесток уже была беременна, и господин Той почувствовал глубокое удовлетворение.
Краем глаза он уловил движение внутри портика, ведущего из женских гостевых покоев. Там скользнула неясная, закутанная в сиреневые шелка тень, и господин Той улыбнулся: конечно, это его племянница ожидает дозволения с ним поздороваться. Он благодушно кивнул ей, и через несколько минут видение в сиреневом шелке материализовалось – госпожа И-Лэнь, пользуясь трауром и закрыв лицо, шла к нему через двор. Чуть позади, также закутанная, следовала фигурка поменьше, в бледно-желтых одеждах, – должно быть, старшая дочь Фэня.
«До чего же хороши женщины Яншао!» – подумал он, глядя, как племянница с нескрываемой грацией исполняет сложный придворный поклон, а ее дочь, будто уменьшенное отражение в зеркале, повторяет ее движения с не меньшим изяществом. Он увидел восхищение в глазах своих сыновей, и оттенок ревности на лицах невесток: никто из них, кроме Ю-тэ и управляющего, самых доверенных лиц, не знал, что за гостья прибыла под их кров.
– Благодарю вас за великодушие, да пребудет с вами милость Иань и Великой Девятки, – очень тихо, но отчетливо сказала И-Лэнь, низко склонившись перед ним. Сквозь сиреневую вуаль он увидел ее расширенные, настороженные глаза.
– Потом. Позже. Я пошлю за тобой, – тоже очень тихо проговорил Первый Министр, маскируя серьезность сказанного за благодушной улыбкой.
Она не будет присутствовать на ужине в его честь, подумал он. Слишком много разговоров ему ни к чему.
Господин Той не заметил, что рядом с его домом валяется в пыли самого что ни на есть затрапезного вида пьянчуга – один глаз подбит, рожа синюшная, на голове тюрбан из тряпья и грязен
