– Кто это такие – гхи?
– В Ургахе есть одна очень малочисленная тайная секта, существующая с незапамятных времен. Они поклоняются горным демонам, чье предназначение – убивать все живое. Ее послушники служат не своей жизнью, как большинство монахов в Ургахе, но своей смертью.
– Как это? – удивилась Нарьяна, невольно поежившись.
– В момент посвящения послушника убивают на алтаре, – ровно ответила Элира. – Однако с помощью специальных заклинаний его душу связывают вместо тела… с каким-нибудь магическим предметом и придают ей особые свойства. Душа сохраняет память тела, а послушников тренируют для убийства. Предназначение гхи – убивать по приказу своего настоятеля. Князья Ургаха иногда, очень редко, прибегали к помощи гхи.
– Армия воинов-призраков? – переспросил Илуге. – Это воистину… устрашающий союзник…
– В уплату они всегда требуют детей – мальчиков, – чтобы превратить их в гхи. Обращаться к ним равносильно детоубийству, – отрезала жрица.
– Как тебе удалось с ними справиться?
– Гхи не едят, не пьют, не знают устали и могут передвигаться по воздуху. Однако, как и все порождения тьмы, они не выносят яркого света. Я их ослепила. Но это ненадолго.
Илуге с опаской глянул туда, где сквозь полог юрты просвечивала темнота.
– Они… вернутся?
– Свет, созданный мной, причинил им боль… ранил их. – Она говорила все более неохотно. – Однако убить их этим мне не хватило силы. Сейчас они вынуждены вернуться к своим «телам» и пройти обряд, который возвратит им… целостность. После этого они вернутся.
– Они могут убить еще кого-нибудь? – с откровенным страхом спросила Янира.
– Гхи посылают, точно определив их жертву. Они не видят так, как видят люди, и не мыслят, как люди. Они идут по следу своей жертвы, подобно волкам, улавливая ее магический запах. Ничто более не интересует их.
– А кто… их жертва? – решился спросить Илуге.
– Скорее всего я, – пожала плечами Элира. – Они могли послать их за тобой, но никто не может передать им твое «описание». Только имя. – Она помедлила. – Кроме меня. Если они… доберутся до меня, они смогут его у меня получить.
– Каким образом?
Элира нехорошо улыбнулась.
– Тебе лучше не знать каким, – после длинной паузы она добавила: – И мне тоже.
Воцарилось долгое тревожное молчание. Обе девушки невольно придвинулись друг к другу.
– Илу!.. – В юрту влетел Баргузен, встрепанный, с незавязанными ремешками на сапогах.
– Молчи! – прошипел Илуге. – Не произноси наших имен!
– Что это было? Совсем рядом? Ты видел? В становище переполох – никто не может объяснить, что происходит?
– Потом, – раздраженно отмахнулся Илуге. Он видел, как по лицу жрицы пробегают, словно рябь по воде, какие-то странные чувства.
– Что-то еще? – осторожно спросил он.
– Я думаю… Утром мы получим ответ, – загадочно сказала она и неслышно вышла.
…Ночь они провели, поминутно просыпаясь, вскакивая и заново будя друг друга. В глазах обеих женщин читался откровенный страх, несмотря на то, что обе храбрились и не снимали рук с рукояти своих мечей. Баргузен, посерьезнев после разъяснений, которые из них вытянул, тоже изо всех сил боролся со страхом. Илуге же чувствовал себя очень странно: словно холодный воздух из щели, он чувствовал вокруг себя сгущающееся дыхание смерти. «Трещина расширяется», – сказала Элира. Орхой Великий покинул их, но Илуге чувствовал, что если не в его теле, то в его душе осталась какая-то еле заметная щель, из которой сейчас тянуло этим холодом.
Утром в становище пришел на взмыленном коне посланный Элирой бритоголовый монах – и мир Илуге перевернулся в очередной раз. Но на этот раз – до основания.
– Они посадили ее в клетку на дворцовой площади? – не в силах поверить, повторял он. – Без одежды, питья и еды? За что?
– Она нарушила обет. В школе Гарда жрицы приносят обет целомудрия, – от этих слов Элиры у него внутри все завязалось в узел.
– То есть… князю стало известно, что Ицхаль Тумгор… моя мать… про меня, – невнятно проговорил Илуге. Каково это – даже еще не обретя матери, узнать, что стал причиной ее смерти?
– Да. Монастырь сожжен. Настоятельница совершила самоубийство, чтобы не выдать нас. Она оставила мне сообщение в заранее уговоренном тайнике. Судя по всему, обо всем стало известно после боя у перевала Тэмчиут.
– Значит, эти ургаши действительно узнали меня… – прошептал Илуге.
– Может быть, она еще жива? – дрожащим голосом спросила Янира. – Может быть, ее еще можно спасти?
– С того дня прошло уже двадцать дней. – Слова Элиры падали, как камни.
– Она мертва, – безнадежно сказал Илуге. В горле застрял комок.
– Твоя мать туммо – обладающая внутренним огнем. – Жрица старалась говорить отчетливо, но Илуге видел, как побелели ее сплетенные в замок пальцы. – Она может находиться на холоде… долго. Никто не знает, насколько долго. – Она предупреждающе подняла руку, увидев вспыхнувшую в его глазах надежду.
– Тогда я должен идти за ней. – Это не было вопросом.
– Ты можешь погибнуть за то, что уже не будет иметь смысла, – проронила ургашка. Но Илуге уже понял, что она пойдет с ним.
– Я пойду с тобой! – Баргузен вскочил.
– И я тоже! – одновременно выкрикнули обе девушки. Илуге ожег обеих сердитым взглядом.
– Одному тебе не справиться. – Жрица словно что-то прокручивала в голове. – Нужны… воины… двадцать… тридцать… да, тридцати будет достаточно. И столько же запасных лошадей. Но даже с этим шанс у нас слишком маленький. Ты должен действительно подумать, стоит ли брать с собой людей на верную гибель, и самому лезть в расставленную князем ловушку. А это, несомненно, ловушка.
– Мы теряем время.
– Да пребудет с тобой Волк, хан! – Илуге не без труда выговорил это приветствие, переступая порог ханской юрты и склоняя голову перед незнакомым человеком. Воин, убивший Джэгэ, симпатии в нем не вызывал. Без сомнений, что это был честный бой, в котором Джэгэ проиграл: Марух ростом был лишь чуть ниже Илуге и, несомненно, шире в плечах. Под его одеждой угадывались литые мышцы бойца, поза была расслабленной, как у сытого хищника. Выражением глаз он чем-то неуловимо напомнил ему Тулуя.
– Что у тебя за дело, ургаш? – неприветливо спросил хан. Он, конечно, понимал, с чем пришел Илуге.
– Ты отказал в моей просьбе Чиркену, – медленно проговорил Илуге. – Теперь я пришел просить сам.
– Я отказал своему военному вождю. – Марух улыбнулся. Казалось, его все это слегка забавляет. – Почему же ты думаешь, что я изменю свое слово?
– Потому что речь идет о моей матери. – Илуге уже понял, что его ждет, и только из последних сил пытался сдержать слепую и огромную ярость, застилающую ему глаза. – Я прошу дать мне всего тридцать воинов, и только тех, кто согласится пойти со мной добровольно.
– Не повторяйся. – Марух брезгливо дернул губой. – Решение Темрика не идти в Ургах было верным, и теперь джунгарские женщины не оплакивают, как по всей степи, своих сыновей и мужей. А ведь принцы предлагали богатую добычу. Что можешь предложить им ты?
– Ничего, – честно ответил Илуге. – Мы можем только попытаться спасти одну женщину.
– Я, хан, должен думать о племени, – улыбаясь все шире, говорил Марух. – Почему мои воины должны умирать за неизвестную ургашку? Твоя просьба глупа. И отошли свою беловолосую колдунью – ее вопли
