показывал тонкие белые прожилки в красном мясе.
— Настоящий мрамор, — говорил он с восхищением каждую неделю, словно этот кусок был особенным. — Весь аромат в жире. Отрежь жир, и ты не отличишь говядину от свинины и баранины. Это факт. Вы ведь не знали этого?
Затем он шлепал мясо на колоду и приступал к разделке. Сначала срезал толстый темный слой с внешней стороны куска, зачищал его, пока наружу не выходила ярко-красная мясная плоть. Затем он осторожно удалял с краев жир, оставляя лишь кремовую рамку. Укладывал мясо на розовую бумагу и ставил на весы.
— У вас будет отличный обед, — говорил он, словно все комплименты должны были достаться повару, а не мяснику. — Главное правильно посолить!
— Это секрет! — каждый раз отвечал мой отец и осторожно брал пакет под мышку.
Весело взмахнув на прощание рукой, мы выходили из дверей.
Дома начинался другой ритуал. За три часа до еды мой отец спрыгивал со стула и говорил:
— Нет смысла готовить мороженое мясо.
Мы шли в кухню, вынимали из холодильника бифштекс, осторожно разворачивали пакет и выкладывали стейк на деревянное блюдо, на котором лежал лист вощеной бумаги. После размораживания папа солил мясо, устраивая вокруг куска небольшую метель.
— Секрет хорошего стейка в том, — говаривал он, — что когда ты решишь, что соли достаточно, надо добавить еще немного. Другой секрет, — продолжал он, вынимая большую чугунную сковороду с длинной ручкой, — это нагреть сковороду докрасна и жарить мясо с каждой стороны точно по восемь минут.
— И последний секрет, — добавляла я, — это масло.
Моя работа заключалась в том, чтобы плюхнуть кусок сливочного масла на шипящий стейк, после того как отец положит его на блюдо.
Отец нарезал мясо точными длинными движениями, осторожно отделял филей, который предпочитали они с моим братом, от вырезки, которую любила мать. Кость доставалась мне.
Они работали вилками, как все цивилизованные люди, а я подносила к лицу кость, пока аромат — животный и минеральный, плоти и камня — не захватывал меня целиком. Затем я вгрызалась в мягкое мясо, которое, однако, необходимо было жевать. Перекатывала его во рту. Оно было сочным, первобытным. Я откусывала следующий кусок, а потом другой. Мясо возле самой косточки было гладким, как шелк, и сладким. У него был запах, с которым ничто на свете не могло сравниться. Я радостно обгладывала кость, пока она не становилась совершенно чистой. Лицо же мое, в отличие от кости, покрывалось слоем жира.
Можно ли сейчас найти такой хороший стейк? Майрон Розен, редактор, ответственный за страницы выходных дней, взволновался, когда я сказала, что хочу попробовать. Он пообещал мне выделить первую страницу своего раздела, которую я должна была посвятить ресторанам, специализирующимся на мясных блюдах.
— Замечательно! Мы можем взять с собой Ники, — сказал Майкл, когда я сказала ему о том, что в ближайшем будущем нас ждет огромное количество мяса. — В этих ресторанах пищу готовят быстро, а это то, что надо для пятилетнего ребенка.
— Да, — сказала я, — и все они готовят френч фрайз.[29]
— Я помогаю маме в работе, — признался Ники Джину когда мы отправились в первый мясной ресторан.
— Вот как? — сказал Джин и шагнул в сторону, чтобы Ники мог спустить нас на нижний этаж. — Что же такое ты делаешь?
— Я картофельный человек, — произнес он гордо.
Лифт спускался рывками.
— Молодец, дружок, — похвалил его Джин, взяв управление в свои руки, — это важная работа. Нью- Йорк надеется на тебя! Подними воротник, погода сегодня неважная.
Стояла зима, в ботинки лезла ледяная сырость, пробирала до костей. С реки дул злой ветер. Мы с трудом шли по улице, а над нами висела безучастная луна.
Я закутала Ники во столько одежек, что он был похож на шагающий снежный шар. Сейчас он стоял в подмерзшей слякоти, прижимаясь к Майклу, личико раскраснелось, а из носа капало.
— Если через три минуты не поймаем такси, то вернемся домой, — пробормотал Майкл. — Слишком холодно. К тому же я терпеть не могу «Пальму»: официанты там никуда не годятся.
— Мама говорила то же самое, — согласилась я. — Она говорила, что они швыряют в людей еду.
— В самом деле? — оживился Ники. — У них есть в запасе еда, чтобы точнее прицелиться?
В этот момент к нам подъехало такси, скрежеща тормозами на скользкой дороге, поэтому мне не пришлось отвечать на этот вопрос. После того как мы уселись, Ники заговорил о картошке во фритюре — френч фрайз.
— Она у них какая — жирная или поджаристая? — спросил он.
— У них есть кое-что получше, — пообещала я. — Хэш браун.
— А что это такое? — заинтересовался Ники.
— Потерпи, — сказала я. — Тебе это понравится. Это блюдо похоже на пирог, сделанный из картофеля, и нигде его не готовят лучше, чем в «Пальме».
Ники задумался и замолчал. Он сидел на заднем сидении, счастливый оттого, что оказался в тепле. Транспорта в этот холодный вечер было немного, и такси пронеслись по улицам, как ракета.
«Пальма» пахла надеждой, чесноком и жареным мясом. На покрытом опилками полу стояла длинная очередь, с нетерпением ожидавшая, когда можно будет усесться на неудобный стул. Официанты носились по помещению с огромными подносами еды.
Майкл посадил Ники на плечи, чтобы он видел все, что происходит.
— Никто не бросает еду, — разочарованно сказал сын, — и я не вижу здесь ни одной пальмы.
— Их здесь никогда и не было, — сказала я, довольная, что прочитала об истории создания ресторана. — Это название дали по ошибке. Когда в двадцать шестом году его открыли, владельцы хотели назвать его «Парма». Но у них был сильный итальянский акцент, и клерк их не понял, подумал, что они хотят сказать «пальма». Так и зарегистрировал.
— Им повезло, — сказал лос-анджелесский ребенок, спустившись с плеч Майкла — Это название гораздо лучше.
Наш официант начат хмуриться, увидев приближавшихся к нему троих людей. Расстроился еще больше, когда разглядел, что один из троицы был трех футов ростом. Я увидела, как он мысленно подсчитывает чаевые, причем результат ему явно не понравился. Все же он оживился, когда мы с Майклом заказали по стейку. А когда Ники попросил омара, он попытался принять беззаботный вид и сказал, что самый маленький омар весит у них пять фунтов.
— Ну так что же? — сказала я.
Какое-то мгновение он боролся с собой, но добрая натура победила:
— Вы уверены? — спросил он и кивком указал на Ники — Он больше ребенка.
— Все нормально, — сказала я. — То, что он не съест, мы возьмем домой.
Официант мысленно пересчитал чаевые и сделался заметно дружелюбнее.
— Хэш браун? — спросил он.
Если он и удивился тому, что двое взрослых и маленький ребенок заказывают гору еды, то никак это не прокомментировал.
Стейки оказались хорошими, но, разумеется, им было далеко до тех, которые Джимми нарезал для папы. Впрочем, я и не надеялась, что они будут такими. Хэш вызвал разочарование: он попросту развалился на тарелке.
— Ты говорила, что будет пирог! — возмутился Ники.
— Что-то не так? — спросил официант.
Я приподняла бесформенную массу. Официант взял вилку и ткнул в картошку. Улыбнулся и глянул на Ники.
— Когда-нибудь ел хэш браун? — спросил он.
