ошибаюсь, Колодин и Данилов.
— Так точно.
— Все. Свободны. Альтшулера ко мне пошлите из второго взвода.
— Есть Альтшулера из второго взвода.
Альтшулер не еврей, за которого он, по понятным причинам, предпочитает себя выдавать, а немец, немецким владеет в совершенстве. Вместе с ним стали рассматривать солдатенбухи. Альтшулер переводил, а Павел делал выводы.
Все солдаты одного батальона. Обратил внимание на возраст. Одна тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, а остальные в период с тысяча девятьсот девятого по тысяча девятьсот шестнадцатый год Возрастные. Значит, Маленичи обороняет либо один батальон пехоты, либо убитые — спешно переброшенное подкрепление, поскольку в атаку подняты с колес в ранцах, другого объяснения наличия ранцев на убитых не видел.
Всего солдатских книжек девять. Кроме них, двадцать одно письмо и десятка три фотографий. Письма и фотографии Павел оставил без внимания. Пусть ими контрразведка занимается. А вот значок члена национал-социалистической партии рассмотрел с интересом. Раньше видеть не доводилось. Удивил номер — четыреста тридцать два семьсот тридцать девять. Почти полмиллиона. А в газетах писали, что Гитлера поддерживают только деклассированные элементы и уголовники.
Немецкие марки тоже не в диковинку. А вот купюры с полуобнаженными женщинами не знакомы.
— Это что, тоже деньги?
— Это финские, — с уверенностью знатока определяет Альтшулер. — Я в финскую воевал, видел такие. Наверно, солдат в Финляндии служил, а потом сюда перебросили. Ерунда все эти бумажки, гражданин старшина. Вы бы лучше у Краева банки две консервов да фляжку шнапса забрали. А то эти урки сейчас обжираются, а у нас кишки баландой промыты. У фрицев и консервы особенные, с ключиком. Повернешь ключик — и пошла химическая реакция, сами собой подогреваются. Вот бы нам с вами сейчас по баночке съесть. Правду говорят, что на войне в первую очередь хорошие люди гибнут. А эти паскуды, как дерьмо в проруби, сидят себе сейчас, обжираются…
— И все-таки, Альтшулер, ты не чистый немец, есть в тебе что-то еврейское, — выслушав его вкрадчиво-обходительный монолог, заметил Павел.
Альтшулер коротко хохотнул.
— Мать наполовину еврейка, — признал.
Павел разбудил связиста, спавшего в обнимку с аппаратом, приказал вызвать штаб. Ответил мятый спросонья голос Боровицкого. Павел доложил о том, что произвел ночную вылазку, добыты документы. Что с ними делать?
— В штаб. Немедленно. Вместе с переводчиком, — затребовал Боровицкий.
Глава четвертая
Атака назначена на час завтрака у немцев. За полчаса до начала собрал в блиндаже командиров взводов. Следуя пункту боевого устава пехоты, должен отдать приказ, определить задачи подразделениям, исходя из замысла боя.
Боевая задача, собственно, прежняя — взять Маленичи. Замысел боя тоже не претерпел особых изменений, он понятен и прост, как математическая прямая, проведенная из одной точки в другую: атаковать позиции противника в лоб, с открытым забралом. Артиллерийско-минометная поддержка вновь не предусмотрена. Единственное изменение — пять расчетов бронебойщиков, которые прибыли в окопы и должны будут, оставаясь в них, вести огонь по дзотам и пулеметам.
Таковы реалии замысла и обеспечения средств боя. Отдавая приказ, Павел акцентирует внимание на специфике действий командиров штрафных подразделений:
— Командиры взводов идут позади своих порядков. Чтобы ни одного бойца, кроме командира роты, за вашей спиной не было. В силе двести двадцать седьмой приказ. В случае паники и бегства применять оружие. Сзади тоже пулеметы. Это люди должны знать.
— Да знают уже все. Только и разговоров, что о пулеметах, — с неудовольствием отзывается Маштаков. Он как-то необычно нетерпелив и резок, нервно покусывает губы.
Павел намеренно оставляет его реплику без внимания, ждет реакции других. Уточняет.
— Задача ясна?
— Яснее некуда.
— По местам!
Друг за дружкой выбрались в траншею. Сегодня в бой с Колычевым идет только один связной — Туманов. Богданова он, по договоренности с Махтуровым, отослал в первый взвод.
Прежде чем разойтись по взводам, Махтуров с Маштаковым присаживаются перекурить в приблиндажной траншейке. Махтуров курит не спеша, глубоко затягивается и делает длительные перерывы между затяжками, Маштаков — нервно, лихорадочно, мелкими частыми зыбками.
Траншея заполняется штрафниками. Нет в ней вчерашней тесноты и скученности. И траншея немецкая, просторнее нашей, и бойцов наполовину меньше. Сколько останется в роте к концу дня? Бой предстоит трудный, и крови прольется немало. Кое у кого и жизни уже остается такой же стремительно укорачивающийся отрезок, как и у торопливо докуриваемых ими цигарок. Всего несколько последних скоротечных минут, как несколько последних затяжек до того, как обожжет губы дотлевающий уголек.
Ракета!
Штрафники карабкаются наверх и, свалившись с тыльного бруствера, переходят на бег. Бегут вольно, не пригибаясь, в полный рост. И до поры, когда хлестанет по ним первая пулеметная очередь, молча.
Последним бежит Грохотов. Снизу Павел видит, как оскользается он, попав ногой на обледеневшую с ночи проталину, хватается рукой за шапку.
С минуту еще Колычев следит, обозревая взводные порядки с фланга до фланга, оглядывается по сторонам траншеи. Пусто. Только расчеты бронебойщиков прилаживают для стрельбы ружья в оставленных пулеметчиками гнездах. Сдерживая нетерпение, медлит, выжидает.
Готовясь к бою, он мысленно представлял, как это будет, проигрывал на местности свои и ответные действия противника, стремясь предугадать наиболее вероятный ход событий. Впереди, чуть ближе к немецким окопам, поперек склона пролегала глубокая водоотводная дренажная канава. И если верны его предположения, именно на этом рубеже фашисты попытаются положить, прижать к земле его роту, встретят штрафников плотным огнем из всех стволов. Он знает: рота заляжет. И тогда может случиться всякое, чего не предусмотришь ни одним сценарием и о чем ему не очень хочется думать, но к чему необходимо быть готовым.
Сегодня он очень рассчитывает на то, что в отличие от вчерашнего дня, когда немецкие пулеметчики безнаказанно, как на учебном полигоне, выкашивали порядки штрафников, сегодня у них такой возможности не будет. Не позволят бронебойщики. По крайней мере хочется в это верить. Но что будет в реальности?
Проходит еще несколько томительных минут. Немецкая траншея безмолвствует.
Туманов сбоку косит на него нетерпеливым вопрошающим взглядом.
«Пора! Вперед!»
И точно, едва вырвавшиеся вперед бойцы достигают дренажной канавы, тишину взрывает длинная раскатистая очередь немецкого МГ. Пулемет стегает по передней цепи. Несколько человек там падают, то ли сраженные секущим огнем, то ли устрашенные им. Кто-то один из них приподнимается и на четвереньках ползет к канаве. Остальные продолжают бежать. Но уже срывается им встречь со всей линии немецких окопов, из всех огневых точек ливневый свинцовый смерч.
Как и предполагал Павел, гитлеровцы встречают штрафников шквальным огнем на линии дренажа. Пулеметная дробь сливается с треском автоматных очередей. Бьют разящим настилом в упор, косыми навесными трассами с флангов. Почти одновременно начинают работать минометы. Минные разрывы часто встают вдоль линии дренажной канавы. И вскоре все там скрывается в навесах дыма и пыли.
