поделать.
Пришедший около полудня врач подтвердил, что я беременна, и сказал, что ориентировочно малыш должен появиться на свет в конце апреля - начале мая.
Хозяин радовался, даже заплатил за визит больше, чем следовало, а я сидела и пыталась понять, что чувствую. Растерянность не прошла, а, наоборот, усилилась.
Заглянула норина Мирабель, поставила на столик флакон с какой-то жидкостью, сказав, что она помогает бороться с тошнотой.
Села в кресло напротив постели (теперь было и такое, а ещё ковры, картины, камин, окно – словом, куча вещей, которые и не снились убогой коморке) и долго смотрела на меня, будто впервые видела, а потом сказала:
- Что ж, Сашер так ждал этого малыша. Я рада за него.
Госпожа отвернулась. Характерно дрогнули плечи.
Встала, осторожно подошла к ней – так и есть, плачет.
- Почему ты? Почему всё тебе? - в голос разрыдалась норина. – Любимый ребёнок, наследник, а у меня ничего…
- У вас есть норина Ангелина, госпожа, - напомнила я.
Неужели снова начались истерики, неужели Тьёрн её не вылечил? А ведь обещал…
- Она девочка, - с тоской протянула норина, вытащив носовой платок. – Я её очень люблю, но она девочка. И не нужна отцу.
- Что вы такое говорите?! – ужаснулась, присев на корточки возле неё. – Как может хозяин не любить свою дочь? Она же такая красавица, так на вас похожа.
- Если бы у неё были зелёные глаза и тёмные волосы, он бы её любил, - в сердцах вырвалось у госпожи. – Он всех твоих детей любить будет, торха! Твоих, а не жены.
И ушла, громко хлопнув дверью.
Кажется, я начинала понимать.
Моя беременность – напоминание о её трагедии, а ещё воспитание, краеугольным камнем которого был долг. Долг – родить мужу наследника. А она не смогла его исполнить. И хозяин, уделявший мне повышенное внимание у неё на глазах.
Вспомнилась реакция норна на рождение девочки – разочарование, нежелание взять на руки. Госпожа этого не видела, но ей могли рассказать. Да и после она не могла не заметить, что супруг не светится от счастья. Вот и решила, что тот дочь не любит.
Я в это не верила. Просто девочка маленькая, часто плачет, кричит – хозяину это неприятно. Но когда крошка начнёт говорить, он не сможет не улыбаться ей. И всё изменится, норина Мирабель успокоится.
Невозможно не любить собственного ребёнка. Во всяком случае, так мне казалось.
А потом осознала невероятное.
Госпожа ревновала ко мне мужа! Несмотря на то, что мы с ней стояли на разных ступенях иерархии, её слова, намёки красноречиво говорили о зависти. И дело не только в ребёнке, а в хозяине.
За что мне это? Норну-то хорошо, а меня госпожа со свету сживёт. Ей ведь не объяснишь, что его увлечение, во многом связанное с желанием иметь детей, через год-два угаснет.
Нет, при первой же возможности выберусь в город, к Тьёрну. Я нравлюсь ему, значит, при приложении некоторых усилий доберусь до колдовских штучек или что-то о них выпытаю. И сбегу. Пусть не в Кевар, но на свободу.
Управляющий известил, что отныне я освобождалась от повинностей. Только мелкая посильная работа без малейшей угрозы для жизни и переутомления. По сути, могла лишь вытирать пыль, следить за принадлежностями в ванных хозяев и прислуживать. Даже бельё перестилать разрешалось при условии, что не буду носить корзину с грязными вещами в подвал, к хырам. И то управляющий намекнул, что работаю лишь до тех пор, как живот не вырастет.
Таким образом, у меня оказалось много свободного времени, которое посвящала самообразованию, удобно устроившись с книгой на кровати. Первое время она казалась такой непривычно большой и мягкой, но потом привыкла. И полюбила – с моей-то сонливостью! Разленилась, вставала в восемь, а то и девять, после пробуждения хозяина, но успевала к госпоже. Умываться ей носила другая служанка, а вот одевать себя она позволяла. И всё спрашивала, как себя чувствую. Между нами явственно наметилось отчуждение.
Врач настаивал на том, что мне полезно гулять, дышать свежим воздухом, поэтому путь в город был открыт. Норн, уверившись, что я люблю будущего ребёнка и, вроде, бежать не собираюсь, отменил домашний арест.
Одну, разумеется, никуда не отпускали, только под надёжной охраной женского и мужского пола: первая должна была заботиться о моём здоровье, вторая – прокладывать путь в толпе, предотвращая малейшую опасность для жизни.
С радостью пользовалась дарованным разрешением, часами просиживая в лавках с игрушками, детской одеждой, мебелью и прочими вещами для маленького. Своих денег, разумеется, не хватало, но я могла покупать на имя виконта Тиадея.
На всякий случай брала вещи и для мальчика, и для девочки, хотя хозяин был убеждён, что родится мальчик.
К сожалению, носить приходилось прежнее серое платье, зато у меня появилась отороченная беличьим мехом безрукавка, в карманы которой прятала крупные деньги, и муфта, чтобы не мёрзли руки.
Пальто было добротным, не мёрзла, а вот ноги иногда промокали. И дело не в сапогах, а лужах. Но
