Сжимая кулаки, я забилась в уголок, напоминая себе, чем карается оскорбление норна. А оскорбить хотелось.
По сравнению с той скотиной-Тадеушем виконт Сашер Ратмир альг Тиадей казался светлым духом.
- Чтоб тебя на том свете разодрали все демоны Тьмы! - услышав громкое «Не надо!», я разразилась проклятиями, жалея, что под рукой нет ничего, чем можно убить. А то бы, видит Шоан, вошла бы в соседнюю комнату и прикончила свиней.
Они измываются над ней, а никому и дела нет!
- Будьте прокляты до девятого колена! Чтоб вороны выклевали ваши глаза, а мародёры разграбили могилу! Чтобы вас изнутри съели черви! – гневные слова рвались из горла нескончаемым потоком.
Не выдержав, встала, выхватила из рук оторопевшего хыра не откупоренную бутылку и решительно направилась к двери.
Я не буду это слушать, я не стану этому потворствовать. Пусть убьют, но я помогу этой девушке. Да и для меня мучения рабства кончатся. Всё равно до повешенья не доживу, умру в руках квита. Может, он сжалится и первым же ударом сломает позвоночник. Или меня убьёт дружок Тадеуша.
Подойдя к двери, глубоко вздохнула, перехватила оружие поудобнее и потянулась к дверной ручке.
- Отдай, ненормальная, мне твой труп не нужен!
Бутылку у меня отобрали, ухватили за талию и оттащили подальше.
Я отчаянно впилась ногтями в хозяина, но он был сильнее. Сжав одной рукой оба моих запястья, другой дал пощёчину, отрезвляя мысли.
- Ну, пришла в себя? Не лезь не в своё дело. О себе думай, а не о других. По-хорошему, прямо здесь тебя надо наказать за преступные намерения, но не хочется. Дома поговорим. От себя больше не отпущу, а то опять что-то в голову взбредёт.
Я дёрнулась и сжала зубы от боли – так сильно хозяин стиснул запястья. А потом отпустил, оставив красные следы на коже.
- Все араргцы – сволочи! – в сердцах выкрикнула я. – Бессердечные жестокие твари, продавшие душу Тьме.
Норн сверкнул глазами и прошипел:
- Язык прикуси! Я серьёзно, Зеленоглазка, могу и ударить. Не вынуждай.
Я знала, что серьёзно, но та девушка… Я перестала слышать её причитания, и это пугало ещё больше.
Метнулась к поставленной на пол бутылке… и упала, растянувшись на полу.
Ушибленная лодыжка ныла, как и рука, которую я инстинктивно выставила вперёд. Надеюсь, не сломала.
Все смеются, потешаются надо мной, а мне горько.
Хозяин не помешал мне подняться, и я поняла, почему: Тадеуш с другом вышли.
Теперь я видела всхлипывающую, сидящую на полу полуголую торху с какими-то узорами на теле. Приглядевшись, поняла, что это написано углём имя владельца
Торопливо одевшись, девушка поплелась за хозяином: место торхи – у его ног.
Не говоря ни слова, мой норн приказал следовать за ним. Он был сердит, но, надо отдать должное, больше ни разу не ударил и не оскорбил.
Потом торх выгнали, и мы добрых три часа просидели в душном помещении. Скрасить наше ожидание старались хыры, среди которых было много мальчиков. Догадываюсь, зачем они во дворце…
Все чистые, причёсанные, но от меня не открылся страх в их глазах и следы косметики на лицах – замаскированные синяки, чтобы не смущали гостей. Их ведь тоже бьют… И не только – у взрослых рабов, непригодных для приятного времяпрепровождения, нередки шрамы.
Хыры обмахивали нас гигантскими веерами, приносили воду, некрепкое вино, фрукты и нехитрые закуски.
Разговоры велись, разумеется, о хозяевах и нелёгкой доле личной рабыни.
Не хотелось бы мне участвовать в тех оргиях, которые описывали девушки! Терпеть не могу пьяных мужчин, а целовать пьяного, прикасаться к нему… А ведь такие закрытые попойки в Гридоре – обычное дело, торха же обязана всюду следовать за своим хозяином, если он того пожелает.
- Меня даже в бордель брали, - рассказывала одна, - у жриц любви учиться.
Другая вспоминала, что хозяин иногда одалживал её друзьям. Третья ненавидела ночь за окровавленные простыни – её мучитель действовал, как зверь. Врача вызывал редко, только когда торха не могла самостоятельно встать. Зато с женой был мягок и предупредителен.
Разумеется, жизнь не всех торх была наполнена ужасами и болью. Я слышала рассказы о спокойной размеренной жизни в хозяйском доме, об удовольствии, которое можно испытывать с мужчиной, о детях, подарках, покупках на подаренные деньги.
У некоторых были даже собственные хыры. Они не желали возвращаться на родину – «Что я там забыла? Родные давно мёртвой считают, если сами живы. Там нищета, неустроенное будущее. Замуж выйдешь – не лучше, чем сейчас будет. Думаете, жён не бьют? Ещё как! И мужья, и их братья. А тут пальцем тебя никто, кроме норна не тронет. Если не дура, как любовница жить будешь».
- Меня хозяин устраивает, - возразила в ответ на обвинение норнов в повальной жестокости одна из торх. – В постели мужик хороший. Впрочем, нечасто к себе зовёт, а деньги даёт регулярно. Не бьёт, даже не оскорбляет. Я себе такие вещи купила, которых на свободе не видела. С госпожой общий язык нашли, вместе за покупками ходим. За детишками хозяйскими присматриваю, в школу мальчишек провожаю. Один
