Бесспорно, например, то, как он пробивал себе дорогу в высший свет. Вернее, ко двору. Бесспорно, в каком кругу он вращался, какие условия способствовали его успеху. И особенно ценны его еврейско — патриотические откровения и характеристика личности и жития Распутина. Равно как и свидетельства приемов борьбы евреев за равноправие, их бесстыдство и вероломство. И многое, многое другое. От этих его откровений порой гадко на душе, но не менее гадко и от предательской атмосферы при царском дворе.
Симанович неоднократно напоминает читателю, что он полностью берет на себя ответственность за свои действия, понимая их безнравственность и, таким образом, огораживает своих соплеменников от критики. Он не «выставляет требований признать все его поступки правильными». Он действовал при помощи Распугана, «но на свою личную ответственность и без помощи единоверцев». И эти его оговорки, стремление взять «огонь» на себя — есть мужественный по — своему шаг, Хотя он говорит об этой своей отстраненности, чувствуется, под влиянием и нажимом единоверцев, желающих остаться, как всегда, в тени, подальше от грязных делишек, которые не делают чести евреям, но которыми они всегда грешат. Такова уж тактика и стратегия этого народа. И тут их трудно перебороть. Единственное, что можно противопоставить им — это применять против них их же тактику и стратегию.
Один из сподвижников Симановича, некий Мозес Гинцбург, который «нажил» большие деньги в Порт — Артуре во время войны с Японией, восклицает: «Мы возьмем на себя большой грех, если не используем такую возможность!» (Имеется в виду влияние задобренного и подкупленного ими Распутина. — В. Р.).
Но дело не только в Распутине. Дело и в прогнившей атмосфере в высшем обществе, в которой стало возможно появление и влияние Распутиных. В склонности царской четы к мистике, к вере в сверхъестественные силы. Рыба с головы гниет. Именно здесь, на почве увлечения мистикой, разыгралась одна из самых трагических страниц истории русского общества. Именно отсюда, от царской четы, пошло, словно круги по воде, всеобщее безумие. Именно на почве мистических представлений процветали агинушки, Распутины и симановичи. Здесь, да и в кругу матери-императрицы и великих князей, свила свое гнездо всероссийская беда. Хотя в Старом дворе трезво смотрели на распутинскую чертовщину, понимали всю пагубность мистического безумия. Но там свирепствовали свои амбиции, некоторые из которых играли на руку Симановичу и К°, как, например, разделение России на части; а некоторые — антисемитизм и антираспутинщина — воспринимались остро негативно. И потому именно туда и выплеснул весь яд своего сочинения Арон Симанович. С дичайшей непосредственностью он описывает, как он и его единоверцы ловко направляли страшную силу Распутина против них и вообще против всякого здравого смысла. Что практикуется евреями и по сей день. Там, где здравый смысл, там не могут творить распутины и симановичи. Они совьет себе гнездо дьявольщина. Там, где здравый смысл, там не могут творить только в атмосфере абсурда. Здесь они чувствуют себя, как рыба в воде.
Жизнь и политика Старого двора, во главе которого стояла мать — императрица (Гневная), их борьба против «Гессенской мухи», как презрительно именовали между собой стародворцы молодую императрицу, нам почти неведомы, а потому трудно сопоставить и рассудить, кто прав, а кто виноват. Кто больше потрудился на развал империи, кто мыслил реально, а кто занимался «верчением стОла» и вызыванием духов, чтоб с ними посоветоваться. Но косвенные данные кое о чем говорят нам. И первое сильное впечатление складывается, когда читаешь книгу все того же Арона Симановича. Его нескрываемая ненависть к Старому царскому двору наводит на размышления.
Одним из самых ненавистных противников еврейской общины Симанович считает великого князя Николая Николаевича в бытность его Верховным Главнокомандующим русской армии во время русско — германской кампании. А возненавидели они его еще за дела в Порт — Артуре, когда он поприжал евреев за беззастенчивый грабеж армейских складов. А потом гонял их на русско — германском фронте. За те же дела. За продажу Германии большой партии сахара через Египет. Ну какой бы главнокомандующий армии не возмутился, если б узнал, что его соотечественники подкармливают противника, в то время как солдаты гибнут во славу Отечества? Кто?то проливает кровь, а кто?то наживается на этом.
Ну представим себе, что израильский Премьер узнает, что его злейшему врагу Хусейну какой?нибудь крупный предприниматель, да еще не еврей, а, положим, араб, продает тайком через подставную страну дефицитное продовольствие, произведенное в Израиле. Каково было бы тому же
Шамиру или Мойше Даяну? Крик подняли бы на весь мир. А тут, поди ж ты, «наживают» на бедах русских солдат деньги, и когда их хватают за руку, — возмущаются и кричат караул. А Симанович понимает это так: «Между тем политика Николая Николаевича становилась все угрожающей и вызвала среди евреев невероятное возбуждение».
Решили собрать совещание с участием Распутина. И нажаловаться ему на Николая Николаевича. Распутин выслушал жалобы евреев и пообещал помочь. «Я предложил, — пишет Симанович, — преподнести подарок в сто тысяч рублей для семьи Распутина. Мое предложение было принято». «На другой день М. Гинцбург внес в один из банков на имена дочерей Распутина по пятьдесят тысяч рублей».
И вот уснащенный таким образом чудотворец включается в борьбу и не с кем?нибудь, а с великим князем Николаем Николаевичем — Верховным Главнокомандующим армии. Симанович с пристальным вниманием и «удивлением», как он пишет, наблюдает за схваткой. За тем, как Распутин смещает Верховного.
«Распутин обладал особой способностью, — пишет он, — которую он называл своей «силой».
К этому моменту отношения Распутина с Николаем Николаевичем совсем испортились. Этому, кстати, в немалой степени способствовал и сам Симанович. Вот как он это делал.
По тайной просьбе царицы Распутин ходатайствовал перед Николаем Николаевичем за немецких подлинных, которых по той или иной причине приготовили к высылке в Сибирь. Подключился к этому и лично Симанович. Стал подавать от себя прошения Верховному Главнокомандующему. И имел успех. Но потом Верховный заподозрил неладное и на очередное прошение Симановича прислал вдруг телеграмму: «Удовлетворено в последний раз. В случае присылки новых прошений, вышлю в Сибирь».
«Я поспешил к Распутину, — пишет по этому поводу Симанович, — поднял большой шум и горько жаловался на угрозу главнокомандующего. Распутин улыбался. Он успокаивал меня и объяснял все недоразумением. Он решил лично поехать в главную квартиру и там с Верховным Главнокомандующим выяснить это недоразумение.
Он об этом телеграфировал Николаю Николаевичу, но через три часа получил очень определенный ответ: «Если приедешь, то велю тебя повесить».
Ответ Николая Николаевича сильно задел Распутина. С тех пор он носил в себе мысль отомстить Николаю Николаевичу при первом случае».
И Распутин начал входить в свою «силу». «Он ничего не ел, но все время пил мадеру. При этом он был молчалив, часто вскакивал, как будто ловил кого?то порывистыми движениями рук… грозил кулаком и вскрикивал: «Я ему покажу». Было ясно, что он собирался кому?то отомстить.
Подобное поведение я уже замечал у него раньше. Злобно он все повторял:
— «Я с ним справлюсь. Я ему покажу».
Распутин как бы погружался в себя. В таком состоянии он мог пребывать весь день. Вечером шел в баню. Приходил очень утомленный и неразговорчивый. Никого не принимал. Шел в свою комнату и там писал записку под подушку. Шел в спальню, клал записку под подушку и долго спал. На записках он писал свои желания и якобы верил, что они исполняются. И они, как правило, исполнялись».
Симанович пишет об этом как бы с верой в то, что это как?то влияло на события. Конечно же, он отлично понимал, что, проделывая процедуры с вхождением в свою «силу», Распутин явно играл на публику, рассчитывая на то, что Симанович потом растреплется «по секрету всему свету» и это усилит молву о его сверхъестественной силе. Симанович, как и всякий активный еврей, включался в игру.
Наутро «он был оживлен, благожелателен и любезен, — пишет он не без тайной иронии. — В его руках находилась лежавшая ночью под его подушкой записка. Эту записку он растер своими пальцами, когда она превратилась в мелкие кусочки, бросил ее. При этом он сказал мне с любезной улыбкой: «Симанович, ты можешь радоваться. Моя сила победила».
И вот что проделывает хитрый старец. Он звонит царю. Царь берет трубку.
«— Кто там? — спросил Распутин.
Папа:
— Что случилось, отец Григорий?
