— Будут батарей?
— С батарейками, — клянусь я.
Глава 15
Миссия выполнима
— Ты, длуг, делаешь коколако? — спрашивает владелец китайского магазинчика в Мунде Гарольд на своей неповторимой разновидности пиджина, пока мы с Толстяком осматриваем мотки мелкой сетки для цыплят. — Меня хочет за них платить сотню! — Он выдерживает паузу, потом вопросительно смотрит вверх и поднимает два пальца. — Две сотня.
Он энергично кивает, широко улыбается и что-то говорит своей жене по-китайски. Та слегка сдвигает нарисованные брови, поскольку натуральные для удобства выщипаны, и произносит:
— Да, хоросе, хоросе, три сотни.
И на лицах обоих появляется крайне удовлетворенное выражение.
Я не уверен, что имею право ставить на карту будущее цыплят на столь ранней стадии, а потому отвечаю максимально деловым тоном, на какой только способен, что еще зайду. Когда мы выходим на улицу, Генри, который тащит по мотку сетки под каждой рукой, не может сдержать восторга.
— Он хотел платить ему больше! Больше! — восклицает он.
«Болтай ногой», — думаю я, волоча свой моток за собой, все равно у нас «больше» пока нет.
Однако меня вновь обуревают сомнения. Моя дражайшая тетушка прислала мне письмо, в котором интересовалась моими успехами и прогрессом в чтении подаренных ею книг. И мне ничего не оставалось, как сообщить в ответ, какое злобное отвращение вызывает у меня чопорный, самодовольный и исключительно удачливый Робинзон Крузо. Уж он бы запросто организовал птицеферму. И конечно же, не ограничился бы парой сотен, у него бы на вольных кормах расхаживали бы тысячи цыплят. А что касается Гримбла, то он, окажись в моей ситуации, все еще ходил бы вокруг да около, играл в крикет и называл бы всех «старина» вне зависимости от пола и возраста. Да и Стивенсон лишь дремал под одной из «жираф растительного мира», сетовал на жару и тревожился о том, как бы миссис Стивенсон не закончила свою жизнь в чьей-нибудь кастрюле. Правда, на последних страницах он начал беспокоиться о том, что «миссис Стивенсон в одиночестве гуляла по берегу и собирала ракушки», и ничуть не сомневался, что это «небезопасно». Впрочем, он знал, что «ей присуще эксцентричное поведение», и ее снимки вполне подтверждают его догадки.
В конце своего письма тетушка добавила постскриптум: «Конечно же, мы держали цыплят во время войны, дорогой. Но у них была отвратительная привычка дохнуть».
И это вновь лишило меня всякой веры в наш проект.
Когда мы возвращаемся домой, нога у меня болит уже нестерпимо, хотя я до полного изнеможения втирал в нее антисептик, а потом заклеивал рану лейкопластырями.
Но меня мучил запах, отдаленно напоминающий тот, который я ощутил, когда случайно наступил на труп разлагающегося кролика, совершая кросс по пересеченной местности. Подняв ногу на скамейку, сдираю с раны пластырь. Рана распухла, и из нее сочится светло-зеленый гной. Когда я осторожно нажимаю на края, вытекает целая лужа, испускающая отвратительную вонь. Однако мое мнение оказывается достаточно субъективным, так как вокруг тут же собирается целая куча мух, которая с восторгом принимается в ней купаться.
Мать Эллен, старая Элиза, застает меня в позе гимнаста, когда я сижу, обхватив голень, пытаясь умерить ее боль и пульсацию.
— О-о-о, плохо. Нужно буш-лекарство.
Она чешет в затылке и глубоко затягивается сигаретой длиной в фут. Потом поднимает связки бананов и бобов и направляется обратно к своему дому. Через несколько мгновений Элиза возвращается с пестиком, ступкой и какими-то зелеными листьями. Под любопытными взглядами малышни она усаживается на скамейку, ставит ступку между ног и начинает толочь листья, превращая их в однородную густую коричневатую кашицу. Затем своими хрупкими тонкими пальцами накладывает все это на мою рану и перевязывает ее лоскутом выцветшей гавайской рубашки.
Должен сказать, что это народное средство совершило чудеса, и рана затянулась за одну ночь. Увы, все это произошло слишком поздно, и часть тканей уже успела разложиться, так что теперь мою ногу покрывают красные шрамы. Позднее Джефф вколол в меня еще дозу антибиотика, настолько сильного, что он мог бы и мертвеца поднять.
Затем появляется Имп, который, небрежно скользнув взглядом по моей ноге, робко интересуется, не смогу ли я сам организовать курятник, поскольку его жена велела ему отправляться на рыбалку.
Поэтому я вместе с Кисточкой и сопровождающей нас малышней отправляюсь в сторону огородов, чтобы подыскать подходящее место. Заглянув в свою записную книжку, по ходу уточняю, что Уоррен рекомендовал разместить курятник в прохладном и хорошо проветриваемом месте недалеко от воды. И мы выбираем участок, расположенный в тени кокосовых пальм. Он находится недалеко от деревни на небольшом мысе в излучине глубокого ручья, спускающегося с холма. Не проходит и часа, как мы расчищаем необходимое пространство.
Единственным и наиболее полезным орудием, которым владеет каждый островитянин, оказывается нож — плоское мачете длиной около трех футов. Это многофункциональное орудие, пользоваться которым дети начинают учиться с младенчества. Мальчишки и девчонки ростом не выше самого ножа таскали его повсюду, срубая на своем пути все, что попадется. Поэтому лет в десять-двенадцать могли свалить дерево толщиной в восемь дюймов тремя-четырьмя ударами. От точности этих ударов дух захватывало, ибо они безошибочно попадали в одно и то же место. Впрочем, это не означало, что применение мачете было абсолютно безопасным, о чем свидетельствовало отсутствие пальцев и красочные шрамы на телах некоторых островитян.
Эти ножи использовались не только для обрубания ветвей и повала деревьев, ими пололи огороды, выкапывали коренья, расщепляли скорлупу кокосовых орехов, вырезали весла и трости и, что немаловажно, рубили вездесущий, черный как смоль табак.
Нам оставалось лишь отмерить необходимые размеры и расставить по углам шесты.
Я безуспешно пытаюсь высвободить лезвие ножа, взятого у старшего брата Стэнли Варнавы, из ствола, где оно крепко застряло. При этом смущенно улыбаюсь, похлопываю по деревянной рукоятке ножа, чтобы Варнава знал, где его нож, и отправляюсь размерять шагами участок. С помощью мотка проволоки, случайно оказавшегося в моем рюкзаке, и пары полузабытых формул, которые вполне годятся для вычисления площади сферы, мы пытаемся разметить квадрат на плоскости. Однако нам это никак не удается. У нас получаются все виды параллелограммов, но только не прямоугольник, а учитывая довольно большую группу наблюдателей, у меня появляется чувство, что нас омывают волны нестерпимого жара.
И все же после того, как мы снова вытаскиваем все маркеры, я сажусь на корточки, прищуриваю глаз, высовываю язык и поднимаю вверх большой палец, — всё, к моему невероятному облегчению, встает на место.
Генри и его напарники, способные поспорить ростом с Гаргантюа, снова втыкают в землю шесты и закрепляют на них стропила. Женщины, болтая и пересмеиваясь, сшивают секции лиственного покрытия, которые по мере готовности передаются наверх. Дети разворачивают рулоны сетки, а Смол Том прибивает ее U-образными креплениями, которые были приобретены у Гарольда. Потом мы поднимаем и закрепляем на кровле панели. И тут нам доставляют деревянную дверь на петлях.
Это впечатляющая крепкая конструкция, и я с удовлетворенным видом отступаю назад, сложив руки на груди.
Однако времени на самодовольство у меня нет, поскольку надо готовиться к прибытию новых
