обитателей. После долгого периода ожидания время внезапно начинает бежать с невероятной скоростью. Впрочем, такие перемены меня уже не удивляют.
Толстые, оливкового цвета бамбуковые стволы расколоты надвое и наполнены водой. Земля подметена. Невинный установил расколотые половинки кокосовых орехов, наполненные кормом, на маленьких горках песка, так что они стали походить на разрезанные пополам мячи для регби. Итак, всё и вся готово. Почти.
На рассвете мы сели в каноэ и отправились к аэропорту. Многие хотели поприветствовать пришельцев, однако мест оказалось меньше, чем претендентов на них. Лута как глава селения выбирает себя, Маленького Джона и Маленького Джорджа, которые должны выполнять функции моих телохранителей, ну и меня — инициатора всего этого переполоха и человека, которому предстоит теперь возглавить комитет по встрече.
Со стороны Мунды в полосе рифа располагалась глубокая выемка, которой мы пользовались, когда требовалось сократить путь. Этот узкий фарватер, тянувшийся вдоль выступа ромбовидного острова, был настолько мелким, что лишь с помощью весел или длинного шеста удавалось протолкнуть каноэ между мертвых кораллов, в которых обитали лишь безопасные слизняки и личинки, похожие на склизкую, полуразложившуюся люфу. Небезынтересно, что, получив французское название eche de mer (морской огурец), они тут же резко поднялись в цене на рыбных рынках Востока.
Лута хорошо знал все особенности фарватера, что нам было на руку, так как в бурную погоду лодку могло выбросить на камни прибрежными волнами или вынести на гребень рифа. Однако в это утро подобных угроз нет — поверхность воды ровная как стекло, отлив настолько сильный, что, едва пересекая открытое пространство и достигая рифа, мы садимся на мель. Пытаясь продвинуть лодку вперед и снять ее таким образом с рифа, мы начинаем ерзать на своих сиденьях. Однако это ни к чему не приводит. И все вылезают из лодки, оказываясь по щиколотку в теплой, словно кипяченой воде. Я стаскиваю с себя кожаные туфли и тоже выбираюсь наружу, однако мои нежные ступни не приспособлены для перемещения по острым кораллам, к тому же я то и дело наступаю на этих отвратительных слизняков. Я охаю и ахаю при каждом шаге, и Лута предлагает мне — как руководителю операции — забраться обратно в каноэ. Что ж, вынужден стыдливо согласиться на его предложение. Хотя в один из моментов моим спутникам приходится поднять каноэ со всем его содержимым и пронести его несколько шагов на собственных плечах.
Наконец мы пересекаем пролив и прибываем на взлетную полосу. Устраиваемся в тени навеса и начинаем предаваться любимому времяпрепровождению местного населения — болтовне и ожиданию. Не проходит и нескольких минут, как до нас доносится гул самолета. Мы вскакиваем, когда он проскальзывает мимо слева направо, на мгновенье исчезает за деревьями и, развернувшись, вновь подкатывает к нам. Пропеллеры останавливаются, и выскочивший из кабины пилот открывает дверцу для пассажиров. Затем он обходит самолет сзади, поворачивает треугольную ручку багажного отделения и поднимает дверцу. Я не могу поверить в то, что там находятся цыплята, и мы все замираем от ужаса.
По выгруженному контейнеру, испуганно пища, мечутся несколько десятков маленьких желтых очаровательных шариков. А посередине восседает пойманный на месте преступления черный кот с прилипшими к пасти желтыми перышками.
Выясняется, что эксцентричному немцу Георгу, который жил в обществе транзисторов на Ирири, надоело еженощно слушать кошачьи концерты, когда он ждал передачу «В обеденный час» на радио Дортмунда. Потому в поисках тишины Георг отправил своего кота в картонной коробке в Хониару, чтобы его там кастрировали. На обратном пути, изголодавшийся на больничном корме кот, которому больше нечем было занять свое воображение, обнаружил к своему вящему удовольствию, что его поместили над огромным ящиком с куриными деликатесами. Несмотря на свои швы, он принялся энергично скрести коробку, и в конечном итоге ему удалось выбраться наружу. Сдвинув крышку контейнера с деликатесами, он занырнул внутрь.
Первый цыпленок выпадает из контейнера и врезается головой в гудроновое покрытие. С несколько ошарашенным видом он поднимается и ковыляет прочь. Прооперированный бедняга, сообразив, что в этом году ему не удастся получить ежегодный приз «Лучшего кота Мунды», бежит в противоположном направлении, преследуемый своим хозяином.
— Komm zuruck, Schatzi! Пожалуйста! Котик, вернись!
Мы бросаемся к контейнеру. К счастью, внизу он не поврежден. Я вручаю его Луте, а сам в сопровождении пары пацанов начинаю собирать разбегающихся цыплят и как можно осторожнее водворять их на место. Всякий раз, когда мы приподнимаем крышку, изнутри выскакивает еще несколько штук, улепетывающих в разных направлениях и болтающих головами из стороны в сторону, как персонажи мультфильма. Наконец нам удается собрать их всех, и мы, плотно закрыв крышку, проталкиваемся через собравшуюся толпу. Смех и улюлюканье преследуют нас, когда мы поспешно ретируемся к своему каноэ.
К счастью, начинается прилив, так что мы благополучно минуем риф. Когда мы входим в залив, на берегу уже стоят все жители деревни. Мальчуганы подхватывают драгоценные ящики и несут их в курятник.
— Так, — обращаюсь я на пиджине к собравшимся и, памятуя о своем преподавательском опыте, выдерживаю паузу, привлекая внимание. — Я не хочу, чтобы малышня бегала по курятнику. Они перепугают всех кокорако. (Которые и без того уже перепуганы до смерти.) Поэтому в ближайшие дни вы не должны…
Договорить мне не дают; до меня доносится топот босых пяток, удаляющихся по направлению к курятнику. И вскоре я остаюсь один-одинешенек, а потом присоединяюсь к большинству.
Вечером за карточным столом утренняя история обрастает новыми подробностями. Всем не терпится услышать, как было дело. Кормящие матери, не отрывая младенцев от груди, закидывают головы и хохочут, слушая, как от нас улепетывал кот и как мы ловили разбегающихся цыплят.
Позднее появляются Маленькие Джон и Джордж со своими факелами. Оба несут под мышками матрацы, набросив на плечи простыни. Я спрашиваю, куда они направляются.
— Мы идем спать в длинный дом, который кокорако. Нехорошо, когда кто-нибудь украдет.
— Да уж, в этом ничего хорошего не будет, — соглашаюсь я.
Думаю, Капитан был бы счур рад, — улыбается Лута, когда все расходятся. — Теперь мы можем начать улучшать деревню.
— Надеюсь, надеюсь, — откликаюсь я, ощущая невероятное счастье оттого, что, несмотря на многочисленные препятствия, нам удалось-таки добиться своего. И хотя до процветания, которое переживала деревня при Капитане, было еще далеко, он наверняка одобрил бы наше начинание. Без сомнения, впереди нас ждет еще долгий путь. И я поднимаюсь в свой дом, чувствуя, как в моих ушах звучит зловещее предостережение тетушки.
Глава 16
Праздник Святого Андрея
Цыплята, благополучно водворенные в новый дом, процветали, и теперь после длительных метаний жизнь деревни могла вернуться в обычное русло. Время замедлило свой бег и вновь не спеша начало обтекать острова, и я, удовлетворившись, спокойно дрейфовал вместе с ним сквозь дни и недели. По своему опыту мне стало понятно, что попытки повлиять на ход событий или ускорить их ни к чему не приводят, а потому я снял с руки часы и убрал их в ящик деревянного шкафа. И вскоре белая полоска, оставленная браслетом, поблекла и окончательно исчезла под загаром.
В обыденность жизни вносили разнообразие лишь восходы, закаты, смены утра и вечера, изредка она нарушалась также возникающими чувствами голода и жажды. Порой, удовлетворив их, я с готовностью
