секунду до того прихорашивалась, прежде чем во всей красе явить себя миру.
— Ничего не желаю знать! Ты предала меня! — Я сыпанул на пол горсть монет. — Это — за ночи с тобой! Ты подлая змея, ты разбила мне сердце! Я покидаю этот проклятый город!
Софи, пораженная внезапным потоком оскорблений, потеряла дар речи. Я развернулся на каблуках и выскочил, хлопнув дверью. На лестничной площадке меня уже поджидал верзила лакей. Не говоря ни слова, я с размаху врезал ему основаниями ладоней по ушам и пнул в грудь, спуская с лестницы. Побледневшая мадам Грассо, как обычно сидевшая за конторкой, завидев пистолет в моей руке, нырнула под стол. Я подошел к стене, на которой висела связка ключей, схватил ее и размашистым шагом вышел, заперев за собой дверь. «Ну что ж, актеры на местах. Поехали!»
Я бегом направился в свой номер. Там уже, не скрывая самодовольства, сидел Гастон, помощник трубочиста.
— Все готово?
— Ну я же здесь! — Юнец продемонстрировал мне три прута, недавно бывших частью решетки. — Не сомневайтесь, вы пролезете!
— Отлично, держи плащ!
— Хороший, — пробуя на ощупь материю, оценил мальчишка.
— Еще бы! В нем, может, сам герцог Орлеанский ходил.
— Ишь ты!
— В общем, ты все понял?
— Все, чего повторять-то? И что, коня я могу насовсем забрать?
— Как только окажешься за воротами Парижа — он твой вместе с седлом, уздечкой, стременами и попоной.
— Вот это да, вот это повезло!
— Кому повезет, у того и петух снесет. Давай вперед, ровно через три минуты ты должен пронестись в сторону заставы самым быстрым галопом, какого только сможешь добиться от коня.
— Да вы не сомневайтесь. Я ж родом из Нормандии, у нас там ходить и ездить верхом начинают одновременно.
— Да, Гаспар мне сказал. Вперед, действуй, не заставляй меня пожалеть, что я с тобой связался.
— Не извольте сомневаться, месье! — Мальчишка легко проскользнул в сделанную им за ночь дыру в решетке и сноровисто спустился с крыши сарая прямо к воротам конюшни.
— Фух! — выдохнул я. — Ну, теперь счет на секунды, лишь бы паренек не замешкался.
На всякий случай я пошел проведать верзилу-слугу. Тот лежал в глубокой отключке. Хотелось надеяться, что Софи еще некоторое время будет изображать рыдания от горечи и обиды. Ну, хотя бы еще минуты две, на случай если я вернусь. Покончив с этим, я спустился вниз. Полицейские ищейки, караулившие у пансиона мадам Грассо с того момента, как заикающийся от ужаса нищий сообщил по инстанции о встрече с ходячим мертвецом, радостно потирали руки, ожидая дальнейших приказов. Если многолетнее чутье не подводило, ждать им предстояло как минимум до вечера. Пока министр полиции вдрызг не переругается с начальником военной разведки, топтуны, ничего не предпринимая, будут просто таскаться за мной, точно консервная банка, привязанная к кошачьему хвосту.
Я выглянул в маленькое оконце входной двери: так и есть, два праздношатающихся бездельника, по виду не то приказчики, не то писари, стояли у края тротуара, изображая оживленную беседу и постоянно косясь на дверь. Раз, два, три. Вперед! Я выскочил на улицу и с размаху, с доворотом бедра, точно бичом, пятой ладони треснул по затылку одного, затем приложил об стену второго и, выхватив из-за пояса трофейный пистолет, выстрелил в воздух. Случайные прохожие, нечастые здесь в разгар дня, опрометью бросились кто куда. Еще через секунду мимо промчался мой конь со всадником в длинном черном плаще и накинутом капюшоне.
Теперь быстро-быстро. Я бросился в свою комнату, выбрался на крышу сарая, мягко спрыгнул… Внизу уже поджидал Гаспар.
— Ох, вы и устроили! — то ли с ужасом, то ли с восхищением проговорил он.
— Ничего, это так, шалости, — отмахнулся я, сбрасывая мундирную куртку. — Давай что принес.
— Пожалуйте. — Мальчишка протянул мне какую-то замызганную одежу и короб с мелочным товаром. — Купил все, как было велено.
— Вот и замечательно. — Я протянул помощнику три золотых. — Что дальше делать, помнишь?
— Так точно: я слежу за любовником и, когда он к той самой лавке подходит, свищу «Марсельезу». Если не один, кричу, точно резаный: «Кому почистить сапоги, башмаки?!»
— Да-да, все верно. А если в другое место пойдет?
— Пробегая мимо, свистнуть три раза и смотреть, куда направится.
— Молодец! Надеюсь, он все же придет в лавку.
Пожилой крестьянин в старой штопаной рубахе и холщовых штанах, давным-давно утративших изначальный цвет, копался в земле, возделывая разбитый около дома цветник.
— Лилии — это не патриотично, — насмешливо скривил губы Бонапарт, поворачиваясь к спутникам.
— Говорят, лилии отгоняют призраков, — вставил Лис.
— Вот как? — удивился Наполеон. — Вы что же, и в этом сведущи?
— Да так, что-то где-то слышал. Но согласитесь, мой генерал, разумная предосторожность. А вдруг как души всех гильотинированных, во главе с Робеспьером, придут сюда требовать отмщения?
— А ты что думаешь, Жюно?
— По-моему, они просто красивые, — дернул плечом адъютант командующего, бывший рядом с ним с первого дня его возвышения и теперь вовсе не горевший радостью при виде возможного конкурента.
Крестьянин выпрямил спину и окинул пристальным взглядом людей, идущих к его дому.
— Мои приветствия славному генералу Республики. — Он снял широкополую войлочную шляпу. Длинные седые кудри делали его похожим на старого льва.
— Вы — гражданин Кажюс? — разглядывая собеседника, спросил Наполеон.
— Вы не ошиблись, гражданин Бонапарт, — кивнул садовод.
— Вы что же, знаете меня? — осторожно уточнил командующий, удивленный провидческим даром садовника.
— В провинции тоже выходят газеты, — улыбнулся тот. — Полгода назад ваши портреты не сходили с их страниц. Правда, на гравюрах у вас более героический вид, но все равно вы легко узнаваемы. Что вас привело ко мне?
— Мой генерал, по-моему, этот вопрос — хороший повод попрощаться с дедулей.
Старик улыбнулся, расслышав замечание лейтенанта, и бросил, точно невзначай:
— Если пожелаете, месье, то и на ваш. — Он секунду помолчал, выбирая слова, — ну, скажем, вопрос я тоже отвечу.
— Да шо у меня за вопросы? Что жрать, где спать, кого в кровать. Эка невидаль!
— Нет, — покачал головой Кажюс, — не о том. А вам, гражданин командующий… вам не дает покоя этот сон.
— Да, — несколько обескураженно подтвердил высокий гость. — Я вижу море и огонь. Огонь, переходящий в воду, и волны, превращающиеся в языки пламени. А потом все вдруг становится глазом, огромным таким, жутким глазом, и он смотрит на меня не мигая.
— Так вот откуда Толкиен спер идею с Сауроном, — себе под нос пробормотал Сергей.
— Море и огонь, — повторил старец, откладывая маленькую лопатку, которой до того аккуратно, точно лаская, разрыхлял почву вокруг цветов. — Конечно, море и огонь. И глаз. Что сказать вам, мой генерал? Бояться или не бояться этого взгляда, решать не мне. Вы сами пристально, непрерывно глядите в себя, а уж что видите… — Он замолчал, погладил стебель лилии и затем продолжил: — Было б чудо, если бы я тут сажал салат, а выросли эти лилии. Так и в вас огонь иссушает воду, вода гасит огонь, то и другое ведет к гибели. Или дарует жизнь. А уж каким путем идти — вам решать. И помните, что от глядящего ока не спрятаться, не убежать.
— Так что же, — еще бледнее, чем прежде, спросил Наполеон, — мне не следует отправляться в
