Немчик с интересом посмотрел на Лыкова:
– Спектакль играете?
– Агента прикрываем. Для чего действительно разослали циркуляр, но только в пределах нашей губернии. Думаю, дальше их лапы не дотянутся. Прошу, однако, сохранить наш разговор в тайне. Телеграмму следует отправить немедленно.
Петр сидел в своей мастерской и паял, когда к нему неожиданно пришел Вешкурцов. Он привел с собой незнакомого мужчину, высокого, плечистого, с кистями рук, как у кулачного бойца. При этом смотрел гость цепким спокойным взглядом очень уверенного в себе человека.
– Знакомьтесь: Иванов Максим Нифонтович, мой обещанный приятель.
– Очень приятственно. А я Форосков, Петр Зосимович.
Битюг-Иванов крепко пожал протянутую руку и ответил:
– И мне приятственно, Иван Михалыч.
Договорить он не успел: механик отпрыгнул спиной к стене, и в руке его оказался «Смит-Вессон», причем с уже взведенным курком. Нацелив дуло револьвера прямо в лоб незнакомцу, Форосков сказал:
– Ну до чего люди прилипчивые бывают… Кто таков?
– Успокойтесь, господин Овцын, это не сыскная полиция. Я – Битюг. Слыхали?
Механик постоял еще секунды три и так же ловко, как вынул, убрал оружие. Но улыбаться гостям не торопился.
– А как прознал? Хотя… сам догадаюсь. Запрос послали в Балаково? От имени урядника. Так?
– Так.
– И теперь я у него вроде как на крючке… А у тебя какой ко мне интерес?
– Давай сядем да потолкуем. Хочу тебя в работу нанять.
– Я вроде бы и без того при деле.
– Мое дело повеселее будет. Трудное, да лихое. Совладаем – можно всю остатнюю жизнь в картишки перекидываться. Рассказать?
Форосков запер входную дверь, быстро расчистил стол и полез было за рюмками, но Битюг попросил перо и бумагу и нарисовал следующую схему:
– Вот, смотри. Через четыре дня на Сормовский завод придет крупная партия денег. В пути их взять нельзя: конвой двенадцать казаков с офицером. Наличность поместят в «денежной комнате», там и попробуем ее забрать.
– Что за комната?
– Кассу заводского управления уже дважды грабили. До нас постарались… Поэтому о прошлом годе дирекция распорядилась переделать для этих нужд старую водокачку. Находится она на задах котельного цеха, у глухой стены. Перед башней пустая площадка в сорок пять саженей, далее стоит бывший конюшенный сарай. Сейчас он, по ветхости, пустует… В самой башне постоянно дежурит часовой с винтовкой. Таковых людей четверо, они сидят по сменам. Как один – отставные егеря и хорошие стрелки, дирекция собирала их по всему Нижнему. Подкупить часовых невозможно.
– Зато вы подобрали к кому-то ключ, раз это все знаете. Кассир?
– Да. Он ходит туда ежедневно. Если надо взять денег для выдачи, то – с охраной. Но шляется и для ревизии, тогда идет один, с портфелью.
– Пусть сунет в нее шпалер и положит этого неподкупного героя.
– Боится. Он слабый человек. Типический Иуда: взять денег, а грязью пусть другие вымажутся. Но такие людишки тоже бывают полезны…
– Понятно. Надо подломать «денежную комнату», и чтобы кассир остался при этом вне подозрений. Убрать часового и вскрыть замки. Так?
– Так.
– Что из этого должен сделать я?
– И то и другое.
– Эвона как! Давай жить сообща: ты заплатишь, а мы съедим… И ломать я, и стрелять я, а вы чего?
– Застрелить охранника человек уже припасен, от тебя требуется только обучить его своей винтовке. Или сам желаешь?
– Не, я мокрых дел не люблю, за них много каторги дают. Научить – научу. А почему не напасть на охранника без пальбы? Подкрасться незаметно и, когда он откроет кассиру, налететь?
– Дирекция это предусмотрела. К башне пристроены сени, и кассир входит сначала в них. Эта, первая, дверь открывается изнутри рычагом. Следующая, в саму башню – блиндированная, с бойницей. Если, как ты предлагаешь, налететь, то окажешься запертым с обеих сторон в сенях, а часовой расстреляет тебя из бойницы.
– Ловко!
Форосков снова внимательно рассмотрел план.
– Значит, вы хотите застрелить его из каретного сарая?
– Да. Часовой все время сидит у окна, он виден в нем по пояс.
– Ваш стрелок хорош?
– Он охотник. Всю жизнь зверя бьет, даже и спит с ружьем. Справится.
– А звук выстрела?
– Там же цех. Четыре паровых молота и пятьдесят клепальщиков. Из пушки можно палить, и никто не услышит.
– У вашего парня будет всего один выстрел. Если он промахнется или только ранит…
– Ты про себя думай, а не про него. Как двери ломать… Осилишь?
– Пусть кассир нарисует наружность запоров. Сломать можно все, ежели есть время. Сколько платишь?
– Пятнадцать тысяч. Сюда входят: продажа винтовки, обучение стрелка и слом запоров.
– А сколько там всего денег будет?
– Ишь, че захотел! Это тебя не касается.
– Тогда, любезный, я вынужден отказаться. Втемную не играю, на побегушках не служу.
– Кто ж тебе теперь даст отказаться, когда ты все узнал? – искренне удивился Битюг. – Собирайся, поедешь ко мне в Мышьяковку. Поживешь у меня эти четыре дня, сделаешь, что велено, и свободен. А цену – это, чуван, не тебе назначать; бери, сколь дают. Со мной не шутят.
Форосков посмотрел на Битюга и недобро улыбнулся.
– Ты, значит, за меня уже решил? Поторопился маленько… Я тоже не того замесу и тоже шуток с собой не дозволяю. Сколько у тебя ребят там, под дверью?
– Трое.
– Подходяще. Первую пулю тебе, дураку, в лобешник, вторую – Аггею, и в черный ход. Ежели там кто стоит – пусть не обижается… Подходит тебе такой план?
И Форосков опять мгновенно выхватил «Смит-Вессон» и нацелил его Иванову прямо в голову. Вешкурцов изрядно смутился, но Битюг и ухом не повел.
– И далеко ли ты убегешь после этого? – насмешливо спросил он Петра. – Едренов наготове, даже из Сормова не выберешься.
– А тебе к этому времени уж все равно будет, выбрался я или нет, – в тон ему ответил Форосков. – Это поперву. А второе: дальше-то что? Ну, возьмут меня. Отвезут в Самару. Приговорят в каторжные работы. И в аду обживешься, так ничего… А уж с моими-то руками! Да я там через день уже на легкую переведусь, а через два – в вольные. А через три сбегу… Приеду в Сормово, цветочки на твою могилку положу. Ась?
И он принялся водить стволом револьвера с одного собеседника на другого:
– Эники-беники… ели вареники…
Вешкурцов откровенно заерзал на стуле, поглядывая с надеждой на дверь, но Максим остался невозмутим. Он спокойно смотрел на механика, не обращая внимания на оружие, и размышлял.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Как ты хочешь?
– Я хочу по-честному.
– Будет по-честному. Мое слово.
