И Яан ловко открыл нижний ящик и извлек из него записку. В ней было всего два слова: «Федор Блинов».
– Как Блинов? – опешил Алексей. – Миллионщик? Ну, вот уж дудки! Ошибся на этот раз высший разум – быть того не может. В огороде бузина, а в Киеве дядька…
– Быть, Леха, может все. Если шеф сказал: Блинов, значит, Блинов. Я ему верю; осталось понять, за что мукомол приказал удавить несчастного аптекаря.
– Все равно я пойду по своей версии, – упрямился Лыков. – И записка эта только подтверждает, по крайней мере, для меня, что и Павел Афанасьевич может ошибаться.
– Уходим поскорее, пока Девяткин не вернулся, – прекратил спор Титус. – Но ты, конечно, прав, что настаиваешь на своем, а не смотришь в рот начальству. Благово именно для этого все и затеял. Ему твоя самостоятельность только в удовольствие.
Сыщики вернулись в общую комнату отделения. Лыков впал в состояние меланхолической задумчивости.
– Ты, Яш, возвращайся домой, – сказал он приятелю. – А я останусь, пороюсь в картотеке, поищу кокаинистов. Не рассказывай, пожалуйста, никому, как мы начальнику стол ломали…
Лыков просидел в отделении до утра. Спокойной работы с архивами не получилось. В половине двенадцатого пришлось выезжать в Кунавино (ножевое ранение в грудь), а в четыре – в Фабричную слободу (разбили голову кирпичом по пьянке в печально знаменитом трактире Распопова). Но, несмотря на это, к началу присутственного дня на столе у Алексея лежал список всех известных полиции «кикерщиков».
Ягода оказался прав! Из семнадцати человек пятеро оказались выпускниками или гимназистами старшего класса губернской гимназии, и все – с хорошими фамилиями. Еще девять (!) записей относились к Дворянскому Александровскому институту. Из них двое пансионеров умерли от передозировки наркотическим веществом, причем совсем недавно, весной. Поскольку уголовного преследования за торговлю или использование этой дряни не полагается, то и дел никаких не заводили. Зарыли мальчишек, и все… «Кикерные» грехи шли как бы в довесок к остальным. Вот, например, гимназист Василий Бестужев: дурное поведение, оскорбление городового; находился в наркотическом опьянении. Пансионер Юрий Валевачев (один из двух умерших): драка, кража драгоценностей у родственницы; наркотическое опьянение.
Последним случаем Алексей и решил заняться. Он пришел к девяти часам утра к директору Александровского института статскому советнику Шокальскому. Сыщик и директор уже были знакомы ранее по делу об осквернении институтской домовой церкви. Шокальский, увидев Лыкова, нахмурился, впустил сыщика в кабинет и сам плотно закрыл дверь.
– Ничего хорошего от ваших посещений я не жду, – сказал он, словно извиняясь. – Что случилось на этот раз?
– Расскажите мне про девять ваших кокаинистов.
Статский советник окончательно набычился:
– А что я могу сделать? Когда же наконец появится закон, запрещающий эту дрянь? Ведь дети же умирают, сущие дети! Куда смотрит полиция?
– Туда же, куда и вы – в «Свод законов Российской империи». И тоже недоумевает… Но вернемся к моему вопросу.
– Их уже не девять, а много меньше. Кто именно вас интересует?
– Валевачев.
– Понятно. Это невеселая история. Молодой человек из старой дворянской фамилии; отец – предводитель в Княгининском уезде. Очень богатая семья. Полагаю, от этого и все проблемы. Юра перепробовал все, что можно купить за деньги. А вы, Алексей Николаевич, в полиции служите и потому догадываетесь, что из этого ряда имеется в нашем городе.
– Да уж… Особенно в ярмарку.
– Совершенно верно. Когда Валевачев умер и делали вскрытие, обнаружилось, что у него застарелый сифилис. В восемнадцать-то лет!
– Их была компания, или он типический одиночка?
– Трое. Один хлеще другого. Сами они называли себя «триумвиратом» и задавали тон в старшем классе. Им пытались подражать… Вино, женщины, кокаин, походы в притоны Гордеевки… Потом Валевачев и граф Гейден умерли, а барона Жомини мы отчислили. И только тогда в институте установился порядок.
– Где они брали наркотику?
– Не знаю. Этого добра – в любой аптеке без рецепта!
– Кто из других пансионеров был с Валевачевым особенно близок?
– Многие. Вот, например, Саша Марц, сын правителя канцелярии калужского губернатора. Он не попал под влияние «триумвирата», вел себя независимо, и потому его рассказ будет объективным.
– Но ведь сейчас вакации; мне нужен тот, кто находится в Нижнем.
– Марц вышел из института этим годом, и он в Нижнем. Заходил ко мне буквально вчера. Они с отцом остановились в «Полицмейстерских номерах».
Эти номера (официально – гостиница Фролова) находились на Живоносновской улице. Владельцем здания, в котором они расположены, был когда-то отставной нижегородский полицмейстер Махотин – отсюда и необычное название. Место тихое и респектабельное, излюбленное приезжающим на ярмарку московским купечеством. Лыков показал свой билет расторопному парню за стойкой и велел прислать к нему Марца-младшего. Сам же пока уселся в зале у окна перелистывать старые газеты.
Вместо одного Марца пришли сразу двое: отец счел нужным сопроводить отпрыска. Очень похожие внешне: белобрысые, узколицые и в очках, только папаша на тридцать лет старше…
Внимательно проверив запаянный в стекло полицейский билет Лыкова и сверив его фотопортрет, правитель канцелярии строго спросил:
– Что вам нужно от моего сына?
– Расскажите мне о покойном Валевачеве, – обратился Алексей к юноше. Но тот неожиданно густо покраснел и смущенно посмотрел на отца.
– Не хочешь – не говори, – торопливо посоветовал тот. – Надобно еще проверить полномочия этого господина. Для допроса нужна форменным образом выписанная повестка, а беседа – дело добровольное.
Лыков начал сердиться. Он хотел просто поговорить с бывшим студентом о его однокласснике, собрать сведения в интересах сыска и убежать дальше. Глупое упрямство Марца-старшего усложняло простую задачку.
– Эй, любезный, – окликнул сыщик распорядителя гостиницы. – Подымись быстренько наверх, в управление полиции. Пусть подготовят ордер на задержание свидетеля и пришлют его сюда с городовым. Александра Марца препроводить в сыскное отделение и задержать там до моего возвращения. Я приду и допрошу его. Часам к восьми…
Лыков встал и направился к выходу.
– Я буду жаловаться губернатору Безаку! – закричал правитель канцелярии. – Это превышение власти!
– Ничуть. Я расследую убийство, и у меня нет времени на формальности. Но ежели вам хочется, чтобы вместо пятиминутной беседы все было официально, извольте. Ваш сын, как важный свидетель, проведет в сыскном отделении целый день. Присутствовать вам на допросе я не разрешаю. Вы не присяжный поверенный, а он уже совершеннолетний. Поэтому его сейчас доставят в отделение, а вы ждите в гостинице, пока у меня дойдут руки до форменного допроса.
Распорядитель застыл у двери, готовый выбежать по первому знаку Лыкова. Марц-старший смутился.
– Что вы хотите?
– Чтобы вы погуляли десять минут.
– Это исключено!
– Любезный! Ты еще здесь?
