своей стриженой подружке, а о продавщице цветов…
– Вам в упаковку за пять песо или за десять?
Кровать с двумя любовниками стремительно заволокло дымом, сквозь который всё явственней стали проступать букеты цветов, прозрачная витрина и вопросительная улыбка продавщицы.
«Заснул, что ли, этот идиот с замороженной мордой?»
– За десять…
Девушка шустро завернула букет в прозрачную плёнку и перевязала розовой ленточкой.
«Даже такой вот дебил, и то дарит цветы своей мартышке. А от моего Диего, кроме поцелуев и покусываний за ухо, ничего не дождёшься…»
Эндрю, не считая, бросил сдачу в карман, забрал букет и уже у дверей обернулся к продавщице.
– Диего обычно дарит цветы вашей подруге Долорес, которую трахает сейчас в сто двенадцатом номере мотеля «Лесное озеро», – равнодушно произнес он. – Вы же догадывались о чем-то таком, не правда ли?
Эндрю посмотрел на широко раскрытый в изумлении рот продавщицы, на распахнутые коровьи глаза, на бестолково мечущиеся по прилавку руки, пожал плечами и, не дожидаясь ответа, вышел за дверь.
Люди. Люди. Люди.
Как много их в Тихуане. Они повсюду, словно тараканы, немерено расплодившиеся по планете. Люди говорят одно, думают другое, а делают третье. Люди рожают детей потому, что так надо, потому, что так делают все. А потом бросают их на произвол судьбы, отмахиваясь от своих чад денежными подачками и открытками к Рождеству. Дети, в свою очередь, тоже забывают о родителях. Потом. После того как их детская, нерастраченная любовь разобьется о глухую стену того, что называется родительской любовью. Любовь родителей?–?это любовь взрослых детей к живым игрушкам. Они создают их либо просто повинуясь тупому инстинкту размножения, либо для своих несколько усложненных и от этого не менее дурацких игр в куклы и дочки-матери?–?так же, как любящий заводные машинки пацан, повзрослев, обязательно мечтает о настоящем авто. А игрушки, понимая, что нужны они лишь для забавы, ненавидят тех, кто их произвел на свет. Очень часто ненавидят. Так уж получается. Потом эта ненависть переносится на собственные живые игрушки?–?жён, детей, внуков… Миром правит ненависть. А любовь… Что такое любовь? О ней много говорят, но никто ещё не дал точного определения, что же это такое…
Голос в голове Эндрю шептал всё отчетливее. Когда не было видений, был голос. Потом голос уходил куда-то, и невидимый киномеханик начинал крутить свою дьявольскую машинку. Эндрю словно сквозь дымку различал дома, улицу, людей, спешащих куда-то… Но в то же время он находился и в другом, призрачном мире, который был виден гораздо яснее, чем тот, который мы привыкли называть реальностью…
– …Здравствуйте, мистер О’Нил. Не буду попусту отнимать ваше драгоценное время и перейду сразу к делу. У вас репутация крупнейшего специалиста в самых различных областях науки. Потому-то я и осмелился пригласить вас к себе.
– Да уж, – усмехнулся Эндрю, – моя непревзойденная репутация в свое время стоила мне руки.
Музыкант опустил глаза. Он уже постепенно начал привыкать к тому, что внезапно возникающие видения бесцеремонно втискивают его в различные тела и временны?е отрезки. Но сейчас он снова невольно содрогнулся. Вместо правой руки от локтя у него был протез, оканчивающийся металлическими челюстями, напоминающими щипцы для колки орехов.
– Взгляните…
Низенький, юркий как ртуть доктор в несвежем, некогда белом халате подвел Эндрю к странному приспособлению, очень живо напоминающему электрический стул. На стуле сидел скелет. Обтянутое сухой кожей существо трудно было назвать человеком. Его потухший взор был устремлен в одну точку.
– Видите, – доктор ткнул пальцем в несчастного. – Тяжелейшая форма кататонии. Он ничего не ест, не реагирует ни на какие раздражители, в том числе и на электрический ток.
Доктор повернул маленький рубильник и двинул реостат. Стрелка индикатора на приборе прыгнула вверх. Мышцы существа рефлекторно дернулись, но немигающий взор остался направленным в ту же точку.
Эндрю-О’Нил поморщился.
– Вы пригласили меня сюда, доктор, чтобы продемонстрировать, как в вашей пресловутой лечебнице издеваются над душевнобольными?
Шустрый доктор, казалось, не заметил реплики однорукого ученого.
– Однако же посмотрите на это.
Доктор повернул ручку громадного сейфа, стоящего в углу комнаты, и осторожно извлек на свет бумажный пакет. На цыпочках он подошел к столу из мореного дуба, положил добычу на гладкую, полированную поверхность и медленно, кончиками пальцев, развернул шуршащую бумагу так, словно доставал мину, готовую взорваться в любую секунду.
На столе лежал медальон. Та самая змейка, которая сейчас висела на шее музыканта.
– Боже правый!
Существо, пристегнутое к электрическому стулу, внезапно дёрнулось и жутко завыло. Мёртвые глаза вспыхнули дьявольским огнем, костлявые пальцы заскребли по деревянным подлокотникам, загоняя себе под ногти длинные занозы. Доктор быстро завернул золотое, покрытое зеленоватой глазурью украшение обратно в бумагу. Существо ещё раз дернулось и затихло, повиснув на кожаных ремнях, опутывающих неимоверно худое тело.
– В прошлый раз он разорвал ремни. Трое санитаров еле оттащили его от стола. И такая реакция каждый раз. Иногда оно не воет, а говорит быстро и бессвязно. Из его бормотания я понял, что они с товарищем нашли это, – доктор ткнул длинным пальцем в сверток на столе, – в заброшенном могильнике. И похоже, там был ещё один предмет?–?по всей вероятности, кинжал, который, к сожалению, к нам не попал. Я предполагаю, что его унес товарищ нашего подопечного.
– Где вы нашли этого несчастного?
– Под Лондонским мостом, где-то около двух недель назад. Эта штука висела у него на шее. С тех пор он ничего не ест и реагирует только на эту безделушку.
– А к чему такие предосторожности, док? Вы несли украшение так, будто это на самом деле живая кобра.
Доктор почесал плешивую макушку и стал похож на дрессированного терьера из цирка, озабоченного проблемой деления четырех косточек на две равные части.
– Видите ли, мистер О’Нил…
– Джонатан…
– Видите ли, Джонатан, – промолвил доктор, – поэтому я и пригласил вас. Может быть, этот предмет является переносчиком некой неизвестной науке инфекции, способной вызвать столь странную форму кататонического ступора? Может, он как-то влияет на мозг? Мало ли какие загадки таит история. Вы бывали в Индии, посетили Тибет, ваши монографии об исчезнувших культурах обошли весь научный мир. Вам и карты в руки. А я?–?скромный психиатр, мне не под силу решать такие задачки. Попытайтесь вы…
Картина поблекла и расплылась клочками белесоватого тумана. Эндрю стоял перед раскрытой дверью в подъезд собственного дома. Из глубины коридора первого этажа с потрескавшейся стены на него загадочно смотрела мексиканская девушка с улыбкой Моны Лизы на красивых, чувственных губах.
– Привет, Громила…
– Привет, Сью.
Лицо сержанта Томпсона приняло страдальческое выражение. Конечно, Сью очень симпатичная девчонка, правда, в постели абсолютное бревно и к тому же, как оказалось, круглая дура. Ну ведь можно же переключиться с общей связи на параллельную, чтобы в каждой полицейской машине динамик не верещал интимным полушепотом: «Привет, Громила…»?–?и все сотрудники патрульной службы, находящиеся в это время на дежурстве, многозначительно не перемигивались друг с другом.
– Я узнала всё, что ты просил. Фирма «Дюпон» выпустила три золотых зажигалки в форме гитары для награждения финалистов конкурса виртуозов гитары в Тихуане, проходившем там ровно пять лет назад. Одну получил один слепой парень… ну ты, наверно, видел его по ящику. Другую?–?пожилой блюзмен под триста фунтов весом. Он сейчас в турне по городам Мексики. А третий… Вот за третьего с тебя
