лезвием ковролин, толстый фанерный настил и бетонное перекрытие.
Парень положил руки на гарду и неподвижным взором уставился на стену, будто видел за ней что-то недоступное людям. Он был сейчас похож на статую молящегося средневекового рыцаря, которые в походах за неимением под рукой церкви и иконы использовали крестовины своих мечей для общения с богом, так и не вынув порой клинка из поверженного тела неверного сарацина. Гипсовые губы шевельнулись беззвучно, в пустых глазных яблоках родились точки, которые, стремительно увеличившись в размерах, пересекли белки узким кошачьим зрачком. Фигуру человека внезапно окутало серебристое сияние, и тонкий, вибрирующий звон, идущий от сверкающего клинка, заложил уши…
Испуганный кот прижался к ногам учёного, и мелкая нервная дрожь животного передалась человеку. Потной здоровой рукой Пучеглазый вдруг неожиданно для самого себя сотворил в воздухе знак, повторяющий формой крылатую пятиконечную звезду, венчавшую рукоять меча…
Похожий на предсмертный вопль раненого зверя звон оборвался на самой высокой ноте. Исчезло сияние, и парень?–?не каменная статуя, а просто смертельно бледный парень, упал ничком у только что созданного им алтаря. Ученый бросился к нему, наклонился…
– Я видел его… – еле слышно прошептал Иван?–?и потерял сознание.
Андрей скомкал и отбросил в сторону лист позавчерашней сводки происшествий.
– Ничего!?–?устало сказал он и провёл ладонью по трехдневной щетине, будто смахивая с лица невидимую паутину. – Вообще ничего. Обычные пьяные драки, два ограбления, кражи, угоны… Ничего из ряда вон выходящего. Как в воду канули, сволочи.
За несколько недель, прошедших со дня гибели появившегося из ниоткуда закадычного боевого друга, Андрей похудел, осунулся и постарел лет на пять. Он искал убийцу Калашникова. Целыми днями следователь в компании с таким же как он ненормальным американцем с упорством маньяка занимался явно не своим, и к тому же абсолютно безнадёжным делом, снова и снова прочёсывая огромный город. В отделе на него давно махнули рукой и ни о чём не спрашивали. А они каждый день до рези в глазах вчитывались в сводки, надеясь найти хоть след, хоть ниточку, за которую можно зацепиться и которая наверняка приведет их к убийцам. За каждой строчкой, за каждым углом дома прятались неуловимые фантомы, гнусно ухмыляясь и исчезая, как только приближались к ним двое людей, одержимых жаждой мести.
Томпсон нагнулся и поднял с пола измятый листок.
– Ты всё внимательно прочитать, Андрей?
– Куда уж внимательней. Второй раз подряд просмотрел все сводки за последнюю неделю, – с досадой сказал Макаренко. – Я ж говорю?–?ни малейшей зацепки. Как черти их с квасом съели.
Американец развернул бумагу, разгладил её на столе и начал внимательно читать, медленно водя пальцем по строчкам и сверяясь время от времени со своей электронной записной книжкой, которая вдобавок была ещё и карманным переводчиком. Андрей посмотрел на это дело, махнул рукой на дотошного коллегу и пошёл на кухню резать хлеб и делать бутерброды.
Чайник уже кипел на плите, и на тарелке высилась внушительная гора нехитрой холостяцкой снеди, когда дикий вопль, похожий на боевой клич команчей, раздался из комнаты. Андрей от неожиданности чуть не полоснул себя ножом по руке. Выматерившись от души, он пулей метнулся в комнату.
– Что случилось? Ты чего орешь, Виниту, итить твою русскую бабушку? Ты ж меня чуть инвалидом не сделал…
Томпсон широко оскалился, обнажив два ряда зубов, крупных, как у акулы, что должно было означать улыбку, потом схватил следователя за рукав и ткнул его носом в сводку.
– Смотри! И чей бабушка теперь итить?
«20 сентября, – говорилось в сводке, – при перевозке из СИЗО № 1 в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского совершил побег находящийся под следствием Гусаров Валерий Петрович…»
Фамилия ничего не говорила Андрею. Он поднял на американца недоуменный взгляд.
– Ну и чего? Сбежал человек, это ж не повод орать-то? Происшествие, конечно, неслабое, но нам-то оно к чему?
Томпсон ещё раз ухмыльнулся.
– Ты не читать внимательно все документ. Тот Гусаров сидеть с твой Иван в один камера. И везли его из тюремный больница проверять на… это.
Он выразительно покрутил пальцем у виска универсальным для всех народов жестом.
– И чем же он так отличился, что его за психа посчитали??–?спросил Андрей, пропустивший факт существования Гусарова, не имеющий прямого касательства к расследуемому им делу.
– Ничего особенный, – ответил Томпсон, весьма довольный производимым на коллегу впечатлением. – Он просто взять и скушать свой рука. То есть это он так говорить. А на самом деле можно много что думать. А ты как считать?
– Так ты думаешь, что… Ох ты, мама родная, – ошарашенный услышанным Андрей шлепнулся на стул и несколько раз сильно потер ладонями виски, будто пытаясь подогнать слишком медленно работающие извилины.
– Да, я именно так думать. И ещё. Вот сводка. В квартира германский дипломат на Мосфильмовский улица совсем недавно происходить много шум. Соседи вызывать полиция. Я уже позвонил в police station немецкий посольства. Дежурный сказать мне, что это был очень незначительный происшествий. Дверь открыть цивилизованный джентльмены, которые сказать, что все в порядке?–?они просто двигали большой шкаф и случайно его уронить. Но при этом у один из цивилизованный джентльмены не быть правый рука!
Андрей вскочил со стула:
– Едем туда! Быстрее!
Томпсон посмотрел на коллегу, как доктор на идиота.
– Вызывай оперативный группа, Андрей, – сказал он с явным сожалением.
– Это еще зачем? Сами справимся, – отмахнулся Макаренко.
– Ты хочешь идти на такой волк со своим гвоздём??–?спросил он. – Ты есть слишком… как это… самоуверен. Если хочешь идти на охота, не надо делать это с голым руками.
– Здесь ты прав, пожалуй, – сказал Андрей и призадумался. – Хотя подожди, есть выход. Поехали.
В воздухе пахло войной. Кровавая звезда Марс?–?вечный спутник битв и разрушений?–?подмигивал людям красным глазом из глубины ночного неба, вселяя в их души буйное веселье смерти. На город спускалась ночь. Но в Москве было светло от костров и армейских прожекторов, жёлтыми лезвиями лучей рассекающих тьму.
Белый милицейский «форд» с трудом пробирался сквозь большие и малые группы народа, кучкующиеся прямо на улицах и размахивающие разноцветными флагами и транспарантами. На одной из главных улиц дорогу машине преградил омоновский кордон, другая была наглухо запружена толпой, грозно жужжащей, словно растревоженный улей.
Из толпы вылетел камень и глухо саданул по металлической крыше. В салоне загудело. Андрей инстинктивно пригнул голову и резко сдал назад. Сзади вскрикнул человек. Похоже, бампер задел кого-то по ноге. Но сегодня было не до сантиментов. Макаренко на весьма приличной скорости развернулся и погнал машину глухими переулками, ежесекундно рискуя сбить ещё кого-нибудь или же самому «обнять» невидимый в темноте столб.
– У вас снова революций??–?невозмутимо катая во рту жвачку, спросил Томпсон, когда они выехали в относительно спокойное место и Андрей маленько снизил скорость.
– Хрен его знает, – зло ответил Макаренко, в котором крики разъяренной толпы и летящие оттуда камни вновь пробудили слегка позабытые после войны опасные рефлексы. – Может, и война. А может, очередная демонстрация очередного протеста. У нас это бывает. Если же действительно война, то мы тем более не зря сюда приехали.
Они вылезли из машины, и американец вслед за следователем нырнул в тёмную дыру подъезда, остро пахнущего мочой и дохлыми крысами.
В пятиэтажном «сталинском» доме присутствовал навесной лифт, который периодически тихо умирал и
