это значило, что нужен священник и церковь.
Она осмелилась сказать матери, лишь когда все было сделано. Участие в религиозных церемониях считалось преступлением. Большинство церквей заколотили. Священники, избежавшие ареста, ушли в подполье, сбрили бороды и растворились среди безымянных народных масс. Другие превратились в
Даже друзья Юрия говорили, что это слишком рискованно.
— Но иначе будет неправильно. Обязательно надо, чтоб
Подобные Зоины речи ранили его. Он хотел дать ей все, возместить все, что она потеряла. Но истина заключалась в том, что если бы не революция, он никогда бы ее не заполучил. В его венах текла примесь благородной крови, но Зоя была единственным ребенком Корвин-Круковских, будущей фрейлиной царицы. Она встретила бы мужа при дворе, человека с титулом и состоянием, а не студента юридического факультета. Даже мысль о подобном союзе вызвала бы насмешки, скандал.
Он не мог отказать. Не мог позволить ей считать их брак ненастоящим.
Чтобы все распланировать, понадобилось время. Даже наводить справки было опасно. Повсюду были стукачи. Люди замолкали при одном упоминании о религии, словно сама мысль о существовании высших сил была столь чужеродной и экзотичной, что никогда не посещала их сознания. После заключения гражданского брака Зоя переехала к Юрию. Если бы они продолжали жить отдельно, это могло бы вызвать подозрения. Мать Юрия отдала ему золотую брошь, которую он переплавил на обручальные кольца. Но кольца необходимо освятить, чтобы они что-то значили.
Наконец удалось договориться о венчании. Их предупредили всего за два дня. До последней минуты Зое и Юрию даже не говорили, где именно будет проведен обряд.
Они покинули квартиру под покровом темноты, ходили кругами, запутывая следы на случай, если за ними хвост. Ночь была теплой и тихой, звезды слабо мерцали сквозь облачную пелену. Церковь находилась в дальнем конце Арбата, крохотное ветхое здание из прогнившего дерева и кирпича, зажатое между железной дорогой и сгоревшим жилым домом. Они обогнули ее и вошли в дверку у подножия колокольни.
Друзья Юрия с охотничьей вечеринки уже ждали, мужчины были в потрепанных смокингах, чтобы добавить торжественности происходящему. Графиня Мария заявила, что будет подружкой невесты. Татьяна Аргунова подарила красивую кружевную шаль. Граф Орлов раздобыл бутылку шампанского «Крюг» и свечи, чтобы растопить пахнущую ладаном темноту.
Священник оказался белобородым старцем. Говорили, что когда-то он был отшельником в Оптиной пустыни и тайно причастил царя и его семью, едущих в ссылку. Ради такого случая он надел рясу и распятие на золотой цепи, но руки его тряслись, когда он читал молитвы.
Потом они праздновали в квартире Юрия, провозглашали
Но это не имело значения. Теперь Зоя была новобрачной, и Юрий никогда еще не видел ее такой счастливой. Риск ареста стоил того, чтобы смотреть в ее милое лицо, давая обеты, клянясь быть с ней в горе и в радости.
Три летние недели они были счастливы. Потом пришли солдаты.
13
Микрофильмы в Шведской национальной библиотеке хранились на верхнем этаже. Большинство книг и журналов было занесено в компьютерные каталоги, но целлулоидные газетные архивы приходилось просматривать в хронологическом порядке, страницу за страницей.
Аппаратов для чтения микрофильмов было десять. Серьезные аспиранты близоруко всматривались в серо-голубые экраны. Здание некогда было королевским дворцом, неоклассической данью симметрии и здравому смыслу, но теперь утонченность XVIII века скрывали противопожарные стены, перегородки и ряды книжных полок, вздымающиеся до потолка.
Он начнет с выставок. Выставки — это крючок для журналистских расследований: интервью, биографических очерков, рецензий. Они восходили аж к 1929-му, когда состоялся дебют Зои в парижской галерее Бернхейм-Жён, — даты Эллиот узнал из каталогов и данных о продажах, полученных от Корнелиуса. Статьи об искусстве не есть сплошь панегирики. Журналист, который уничтожил бизнес Эллиота в Англии, перемежал заметки о премии Тёрнера[6] и новости из аукционных залов статьями о воровстве и подделках. Возможно, кто-то из тех, кому было поручено написать о Зое, кто-то с нюхом на жареное, заглянул не только в пресс-релизы или проспекты, подсунутые организаторами.
Он сосредоточился на трех основных газетах, которые наиболее полно освещали художественную жизнь. Изучал номера, совпадавшие по времени с выставками Зои. Пролистывая микрофильмы, Эллиот довольно быстро сообразил, где именно искать статьи, наловчился пропускать рекламу, сообщения о рождениях и смертях, спортивные разделы, не возвращаясь назад. Мелькали заголовки и фотографии, выскакивали большие статьи: взрывы бомб и демонстрации, тела, накрытые одеялами, военные самолеты на палубах авианосцев — люди и места, заплатившие за появление в газетах кровью.
Прошел час, прежде чем он нашел хоть что-то: очерк в «Свенска Дагбладет» за 1992 год, В нем пересказывались уже знакомые факты и сплетни. Но кое-что оказалось для Эллиота новостью: американские, японские и русские университеты приглашали Зою, чтобы она могла передать свои знания о живописи на драгоценных металлах, но она ни разу не дала согласия.
Эллиот записал в блокноте: «Золото — учеников не было».
Он сменил микрофильм и продолжил поиски: выставка в Стокгольме в 1995-м, тогда же большая выставка в Токио, в 1992-м — в Лондоне, в 1990-м — в Хельсинки. Ничего, кроме все той же уверенной присказки: Зоя как хранительница Святой Руси.
В «Гётеборгспостен» была небольшая заметка о выставке в Кремле в 1993 году: биография в три сотни слов, а под ней — зернистая фотография мужчины средних лет, который протягивает Зое сверток на фоне аплодирующих мужчин в костюмах. Подпись внизу гласила:
Алексей Буров, сын ведущего советского архитектора Андрея Бурова, возвращает мисс Круковской письма, которые она писала его отцу на протяжении тридцати лет. Министр сказал, что их переписка — доказательство нерушимых уз между русскими людьми и их Родиной, уз, которым не страшна ни география, ни идеология.
Продолжают гнуть патриотическую линию. Тем не менее статья проясняла, как письма Зои к Бурову оказались в ее доме. Андрей Буров хранил их всю жизнь. На выставке в Кремле сын Бурова вернул их Зое.
Эллиот просмотрел восьмидесятые годы, потом семидесятые. Через пару часов строчки начали расплываться перед глазами. Он проверил другие возможные зацепки: семидесятилетие Зои, шестидесятилетие, смерть Фудзиты в 1974-м. Чем дальше он углублялся, тем меньше становилось статей, равно как и самих выставок. В семидесятые, в эпоху ослабления напряженности между США и Советским Союзом, политическая подоплека работ Зои практически не упоминалась. Большую часть шестидесятых она словно вообще не писала. В те годы ее работы были слишком декоративны, сознательно слишком обращены в прошлое, чтобы заслуживать серьезной дискуссии. Тогда в цене было искусство, которое препарировало сам акт созерцания.
Случайно он нашел кое-что в «Дагенс Нюхетер» за декабрь 1969-го, в разделе событий дня. Его
