содержанию письма, в котором, по словам Чандлера, «приводилась правильная догадка Груши о том, что масса армии Блюхера на самом деле отступает к Вавру». Император оставил без ответа рапорт маршала. «Это страшное упущение, – отмечает исследователь, – было исправлено им только в 10 часов утра, что явилось его первой большой ошибкой, совершенной 18 июня, ибо, если бы он реагировал даже просто с обычной скоростью и осторожностью и приказал бы Груши направиться в Оэн, тогда только один корпус армии Блюхера, в лучшем случае, мог бы участвовать в битве при Ватерлоо».
Как уже упоминалось, накануне Ватерлоо, 17 июня, войска Груши вышли в поход лишь в два часа дня и продвигались с большими передышками чрезвычайно медленно. Остановившись на постой в местечке Жамблу, французский маршал получил точные сведения о продвижении прусских войск, но не сделал практически ничего, чтобы остановить их, хотя такие шансы у него, несомненно, были! Утром 18 июня, уже в день битвы при Ватерлоо, Груши отдал приказ о выдвижении только в 8 часов утра. В десятом часу утра завтрак Груши был прерван раздавшейся вдалеке канонадой. Генерал Жерар резко, но справедливо упрекнул своего командующего в бездействии и предложил немедленно идти на звук боя (это было начало битвы при Ватерлоо). Если бы Груши принял это разумное предложение, то, несомненно, догнал бы прусские войска, но он, сославшись на приказ Наполеона (дошедший с запозданием и потому фактически устаревший), настоял на преследовании армии Блюхера. Время было упущено, а вместе с тем катастрофически таяли шансы французской армии на победу.
Между тем около 4 часов утра 18 июня Блюхер приказал корпусу Бюлова – свыше 30 тысяч человек – выступить из Вавра в поддержку Веллингтона, стоявшего на плато Мон-Сен-Жан близ Ватерлоо. И хотя дороги были размыты сильным ливнем, авангард пруссаков уже к 12 часам дня сумел достичь местечка Сен-Ламбер (менее чем в 5 километрах от поля сражения). За Бюловым последовали оставшиеся корпуса прусской армии. Для прикрытия своих действий Блюхер оставил в Вавре корпус генерал Тильмана (около 22 тысяч человек) с приказом как можно дольше сдерживать французские войска.
Что ж, энергия, смекалка и решительность Блюхера заслуживают всяческого одобрения, вызывает уважение и его проницательность, чего никак нельзя сказать о дальнейших поступках безынициативного и нерасторопного маршала Груши. На протяжении всей ночи с 17-го на 18 июня Груши пытался разобраться в ситуации. В 6 часов утра он написал Наполеону: «Сир, все рапорты и собранные сведения подтверждают, что противник отступает к Брюсселю, чтобы там сконцентрироваться или дать сражение после объединения с Веллингтоном. 1-й и 2-й корпуса армии Блюхера, по-видимому, идут – соответственно – к Корбе и Шомону. Должно быть, они покинули Турин вчера в 8.30 вечера и шли всю ночь; к счастью, погода была такой плохой, что они вряд ли могли продвинуться далеко [маршал совершенно недооценил своего противника и возможности пруссаков].
Я вскоре отправляюсь в Сарт-а-Вален и оттуда поеду в Корбе и Вавр».
По мнению Жомини, Клаузевица, Шарраса и Уссе, Груши следовало сделать утром 18 июня все возможное, чтобы успеть пересечь Диль под Мустье и разместиться поближе к театру действий Наполеона. В таком случае маршал «смог бы поставить своих людей в выгодную позицию для атаки во фланг прусских войск на их пути к Сен-Ламберу…» Правда, генерал Хэмли в своей книге «Военные операции» выражает иное мнение. По его словам, Груши не мог знать, что Веллингтон и Блюхер в течение дня окажутся в Ватерлоо: он полагал, что союзники объединятся в Брюсселе. Если бы таково было их намерение, Груши, «направившись в Вавр, серьезно воспрепятствовал бы их сообщению с базой близ Лувена и либо помешал бы им осуществить их намерения, либо чудовищно осложнил бы их положение». Ошибка Груши заключалась в том, что он не смог разгадать истинные намерения противника. Однако утром 18 июня действия маршала были такими же размеренными и апатичными, как и накануне. Казалось, ничто не могло убедить его действовать побыстрее и поэнергичнее. Его соединения, в отличие от пруссаков, отнюдь не перенапрягались, выполняя приказы. Вместо того чтобы начать марш в 6 часов утра, генерал Вандам вывел их только к 8 часам, и из-за этой задержки пришлось отложить выход войск генерала Жерара до 9 часов.
Сам Груши прибыл в Сарт-а-Вален в 10 часов утра. Дружелюбный нотариус, проживавший неподалеку, предложил маршалу воспользоваться его гостеприимством и сообщил ему некоторые полезные сведения. Груши узнал, что пруссаки прошли насквозь или мимо города тремя колоннами и что они, по- видимому, направляются к Веллингтону в Брюссель. Отослав рапорт Наполеону, маршал приступил к ленчу в обществе своего гостеприимного хозяина в красивом саду загородного дома…
Тем временем в 11.35 утра у плато Мон-Сен-Жан прогремел первый орудийный залп, и сразу же загрохотали французские и английские пушки, после чего последовала атака французов на Угумон. Сражение при Ватерлоо началось… Эта артиллерийская канонада достигла Валена, когда Груши добрался до десерта – клубники на блюде. Один из полковников, зайдя в дом, прервал трапезу маршала и сообщил, что из сада слышно стрельбу. Груши вскочил, прислушался, и действительно – далеко на западе раздавался низкий грохот. В саду собрались офицеры, некоторые всматривались вдаль на запад, некоторые прикладывали ухо к земле, остальные стояли небольшими группками и обменивались мнениями. Генерал Жерар настойчиво потребовал, чтобы Груши немедленно отправился в направлении стрельбы. Но маршал ответил, что они слышали, вероятно, действия арьергарда Веллингтона при отступлении к Брюсселю. Заметив приблизившихся крестьян, он спросил их, где, по их мнению, стреляют, и они ответили, что это, должно быть, в Мон-Сен-Жане. Груши обсудил случившееся с офицерами, но не счел необходимым менять маршрут.
Между тем гул боя со стороны Мон-Сен-Жана усиливался. Поле битвы находилось от Валена примерно в 25 километрах по прямой, и видно было, как клубы дыма поднимаются над горизонтом. Становилось очевидным, что между армиями Наполеона и Веллингтона происходит ожесточенное столкновение. Генерал Жерар, при поддержке Валязэ из инженерных войск, продолжал убеждать Груши выступить в направлении стрельбы. Но генерал Бальту, командующий артиллерией, возразил, что перевезти пушки по затопленным улочкам, ведущим к Мон-Сен-Жану, будет невозможно. Последовал довод Валязэ, который настаивал, что его инженеры легко смогут передвинуть пушки. Однако Бальту это не убедило, а генерал Жерар пришел в ярость из-за бездействия Груши.
Жерар призывал Груши немедленно двигаться в сторону залпов орудий, на что маршал флегматично отвечал, что император намерен атаковать английскую армию, если Веллингтон примет бой. Потому весь этот шум его нисколько не удивляет и не затрагивает. Он прибавил, что если бы император пожелал, чтобы его войска приняли в этом участие, он не отослал бы их на такое расстояние в тот самый момент, когда идет в атаку против англичан.
В словах маршала был определенный резон, так как никаких донесений от императора о готовящемся сражении он действительно не получал. Груши решил в точности выполнять приказ Наполеона о преследовании армии Блюхера (которой, однако, не было уже у Вавра, она двигалась к Мон-Сен-Жану). Груши еще больше укрепился в своем решении, когда около 4 часов вечера получил приказ, подписанный начальником штаба французской армии Сультом, подтверждавший необходимость его войскам двигаться на Вавр. Итак, Груши не спеша двигается к Вавру, а первые прусские батальоны уже выходят на правый фланг французов, ведущих бой у Мон-Сен-Жана. Но даже у Вавра Груши действует не слишком решительно, и корпус Тильмана, имевший меньше сил, достаточно уверенно отражал все атаки французов. Только к концу дня маршалу удалось сломить упорное сопротивление пруссаков, но этот частичный успех уже не имел никакого значения. Генеральное сражение кампании 1815 года у Ватерлоо, а с ним и вся война – проиграны.
Наполеон очень хорошо понимал это. Его армия была разгромлена, а сам он выглядел безучастным усталым человеком. «21 июня Наполеон возвратился в Париж, – писал А. Манфред. – Всю дорогу в карете он был в дремотном состоянии. Иногда он просыпался, смотрел в окно, оглядывал, не узнавая, местность и снова дремал. Он чувствовал себя нездоровым, испытывал сильные боли в желудке, его постоянно клонило ко сну». Возвращение в Париж не сулило ничего хорошего. Как он и ожидал, и палата депутатов, и палата пэров, не задумываясь о завтрашнем дне, потребовали его немедленного отречения.
После Ватерлоо
