чем проблема погашения облигаций Государственного банка СССР, которыми вперемежку с Почетными грамотами обклеены оба сортира фирмы “Козерог”.
– Я пошутил, – на всякий случай не стал создавать лишнего напряжения в служебных взаимоотношениях генеральный директор фирмы и мягко заметил:
– Мариночка, если тебе действительно куда-то нужно, Бога ради. Только это решать не мне, а Рябову, сама понимаешь… Хотя, постой, учитывая некоторые обстоятельства, можешь с ним не связываться. До завтра.
– Наташа, – властным голосом заметила Марина на прощание, – будь внимательна. Особенно, когда здесь появится генеральный менеджер.
– Вот именно, – поддержал я ни на минуту не забывающую о своих прямых обязанностях Марину после того, как она скрылась за дверью. – Если он начнет выть: речь идет о жизни и смерти, началась война или землетрясение – все равно не пускай. Скажи, пусть ждет в своем кабинете. Сам зайду.
Я успел вовремя среагировать на открывающуюся дверь. Заметив, что мой душевный покой пытается нарушить козлобородый главбух, быстро закрыл за собой дверь кабинета. Пока щелкал замком, услышал властный голос новоявленной секретарши, предельно откровенно поведавшей Зажимконторе, как сильно занят директор фирмы.
Действительно, занят. Ну сколько еще можно трудиться исключительно на благо нашего общества? Пора немного подумать о других людях. Они тоже мои клиенты, внимания требуют, товаров ждут, и не Наташкиных совочков, а совсем других. Теми, которыми снабжаю коллекционеров в течение почти двадцати лет, даря им радость общения с подлинными произведениями искусства, не такими, какими торгуют в антикварных лавках отставные инженеры.
Пришла пора решить судьбу геммы, завещанной мне генералом Хитрово, а также других поступлений, отрабатывать непредвиденные потери из-за нетактичного поведения Рябова по отношению к Бойко. Хотя, если говорить честно, я только за кассету с пресловутой нотой “ми” заплатил бы Игорю гораздо большую сумму. Душевный покой – он ведь дороже всего на свете, а главное благодаря помощи Бойко могу чувствовать хозяином в доме себя, а не Педрилу. Что в сравнении с этим искусствоведческие изыскания и подробный отчет руководителя пресс-группы об этой самой палатке? Так, мелочи жизни.
Ровно час ушел на то, чтобы не внести лишней нервозности в атмосферу международной обстановки. Обиженных не будет. Даже в далекой Австралии. Только вот незадача – предстоящие праздники. У католиков они начинаются раньше, чем у православных, а значит, чтобы не попасть впросак, на практике займемся удовлетворением нужд зарубежного пролетариата в будущем году, максимально окажем ему интернациональную помощь, вдобавок укрепим престиж родины на международном рынке.
Мне не удалось пока принять всего одно решение – куда отправлять работу Саврасова, ее бы с большим удовольствием приобрела Франция, Португалия и, судя по раскладке компьютера, даже Габбон, не говоря уже о единственной в мире супердержаве. Так и обидеть кого-то недолго, жаль, пока не знаю, где обитает до сих пор числящийся в народных депутатах Саблезубый. Ничего, я его в парламент не избирал, как другие, которым Коробов поголовно гарантировал такую жизнь, какую сам ведет. Отыщется Саблезубый, весточку подаст, хотя перед кем-кем, а передо мной, в отличие от этих простофиль, ему отчитываться за свою деятельность вовсе не требуется.
В это время в боковом кармане пиджака запел соловей. Извлекаю телефон, выдвигаю антенну и наконец-то слышу голос Рябова:
– Жду тебя. В моем кабинете.
49
Рябов вел себя так, словно мы расстались полдня назад. Он повертел сильными пальцами какой-то листик бумаги, отложил его на край стола и задушевным голосом спросил:
– Ты уже отошел от страшных переживаний?
Я пристально посмотрел на коммерческого директора и для того, чтобы в дальнейшем он вел разговор в надлежащем тоне, прикурил сигарету. Сережа сумел удивить меня; он не стал морщиться, падать в обморок, больше того, извлек из стола невесть каким чудом попавшую в этот кабинет пепельницу и добродушно заметил:
– Кури, сколько влезет.
Затянувшись несколько раз, гашу “Пэлл-Мэлл” и жалобным тоном спрашиваю:
– Надеюсь, этот штрих моего поведения в полном соответствии?
– Точно. Но особенно хороша твоя идея с Костей. Он, как я понимаю, лишний раз доказал, у кого трудится. Правильно, в отдельной палате не порезвился бы. Ты все верно рассчитал. Только мне кажется, он бы и в отдельной…
– Не скажи, Сережа. Так быстро – вряд ли. Я всегда знал: если создать человеку подходящие условия – он тут же максимально проявит свои способности. В способностях Кости сомневаться не приходится.
– Это точно. Кононенко на ушах стоял… Ты как?
– Как прежде. От многочисленных покушений отойти не могу. Дурь мелю, срываюсь, от встречи с губернатором отказался.
– Причину обосновал?
– Еще бы. Ко мне в офис повадились психиатры, по важным документам скачут бумажные человечки…
– Смотри, он может обидеться. Придется нам потом…
– Мне, Сережа… Он не обидится, потому что умный. Наверняка, понял: я до того напуган, аж боюсь лишний раз подойти к дому, где чуть было не погиб. Тем более, мы с Котей провели весьма содержательную беседу. Словом, доктор на больных не обижается…
– Это точно. Тем более, тебя такие доктора обследовали… У меня даже есть их медицинское заключение.
Я с ходу прикурил сигарету, пододвинул к себе поближе пепельницу и глубокомысленно заметил:
– Мне кажется, ты что-то путаешь.
Рябов усмехнулся и взял в руки листок бумаги, сиротливо лежащий на краешке стола.
– Ты же сам о психиатрах говорил… Петрович твой портрет заказывал. Не художнику, а этим самым психиатрам-аналитикам. Они отдельные факты, анализы разговоров, характеристики – словом, всю мозаику в картину сложили.
– Не общаясь со мной?
– Вот именно. Уровень, сам говорил. Потому тебя обследовали не в клинике, а заочно.
– Интересно, – пробормотал я.
– Самому было интересно. Не ошиблась медицина – портрет точный.
– Ты, Сережка, не выступай. Попробуй на меня сейчас перевернуть ведро мусора с помощью этих аналитиков… И вообще, их рассказы имеют значение для тех, кто к гадалкам бегает…
– Не скажи. Они в точку попали.
– Приведи хоть один пример. Самый поверхностный, – стряхиваю серебристую горку сгоревшего табака в пепельницу.
