В январе тысяча девятьсот тридцать восьмого года один из адъютантов Гиммлера обмолвился о том, что Ран не заполнил формуляр о расовом происхождении. Все поступавшие на службу в СС, начиная с тысяча девятьсот тридцать пятого года, должны были заполнять соответствующую анкету. Правда, доктора Рана приняли в СС при особых обстоятельствах. К нему не предъявляли обычных требований, никому не приходило в голову усомниться в расовой чистоте нового «золотого мальчика» рейха. Что за вопросы? Но подчиненный Гиммлера не желал отступаться. Все верно, но пусть оформит свидетельство! Гиммлер сказал, что позаботится о том, чтобы доктору Рану сообщили о возникшем инциденте. Бумаги пошли по инстанциям. Просьба заполнить анкету была выражена вежливо, но твердо. Ран, уверовавший в свою роль примадонны, сказал, что все исправит. А потом он попросту ее проигнорировал, как и многие другие циркуляры.
Весной тысяча девятьсот тридцать восьмого года Гитлер осуществил аннексию Австрии. Произведено это было без единого выстрела, послужило подтверждением верности политики фюрера и навсегда заглушило робкие голоса протеста и призывы к умеренности. Продвижение на восток было не агрессией, а воссоединением. Австрия и Германия стали не двумя отдельными нациями, а одной, единой. И словно бы для того, чтобы еще нагляднее подтвердить этот факт, судьба в июле этого года забросила австрийскую и немецкую команды альпинистов на неприступный северный склон горы Айгер. Преодолев большую часть пути по скалам, у самой вершины спортсмены объединились и завершили восхождение единой командой. В ознаменование триумфа Гитлер лично пожал руки каждому и воспользовался этой победой, чтобы в очередной раз высказаться о судьбе Германии и, естественно, превосходстве арийской расы.
Произошло еще одно событие, мало замеченное в остальном мире, но внутри рейха отпразднованное с большой помпой: Гитлер дал распоряжение о переносе копья святого Маврикия из венского музея Шатцкаммер в кафедральный собор Нюрнберга, где оно когда-то находилось, будучи одним из символов Священной Римской империи. Некоторые полагали, что именно этим копьем был пронзен распятый Христос. Считалось, что копье найдено в Иерусалиме матерью Константина. Согласно преданиям, копье побывало в руках таких воинственных правителей, как предводитель гуннов Аттила, Карл Великий, Оттон Великий и даже Наполеон. Согласно легенде, тот, кто обладал этим оружием, держал в руках судьбы мира. Вернув копье в Нюрнберг, Гитлер фактически возвращал себе власть над давно забытой Священной Римской империей и ставил себя в один ряд со славными царями-воинами, пронесшими Копье судьбы от победы к победе.
Как только реликвия была помещена в Нюрнбергском соборе, Гитлер приказал ведущим ученым Гиммлера подготовить подробную историю копья, дабы те подтвердили истинность самых невероятных легенд. Гиммлер, естественно, обратился к своему лучшему специалисту. Доктор Ран провел тщательное расследование и на основании множества документов заключил, что новоприобретенный артефакт Гитлера, на протяжении многих лет не раз являвшийся собственностью представителей европейских королевских семейств, на самом деле был создан в период правления Каролингов, то есть во времена Карла Великого, примерно через восемь столетий после Рождества Христова. Ран написал о том, что копье Лонгина, хранящееся в Ватикане, гораздо древнее, а его подлинность является вполне обоснованной. Это копье, согласно разъяснениям Рана, весьма вероятно, является именно той реликвией, о которой сообщали паломники, побывавшие в Иерусалиме в седьмом веке. После того как Иерусалим пал под натиском войска Мухаммеда, копье было перевезено в Константинополь. Наконечник (почему-то сломанный) попал в Париж вместе с терновым венцом через Венецию в тринадцатом веке, когда император Константинополя Балдуин II продал несколько реликвий Людовику IX, ибо очень нуждался в деньгах для укрепления расшатанной обороны своего государства. Несколько столетий копье было предметом религиозного поклонения, но во время Французской революции, в конце восемнадцатого века, пропало. Древко копья было захвачено турками в тысяча четыреста пятьдесят втором году и послано в Рим в тысяча четыреста девяносто втором, когда султан Баязет подарил его Папе Иннокентию VIII. Также претендовало на подлинность, как отметил Ран, и так называемое Антиохийское копье, найденное и вновь утраченное во время Первого крестового похода. Он отметил, что это копье могло покинуть Иерусалим всего через несколько десятков лет после распятия Христа.
Гиммлер был человеком обстоятельным и, прежде чем представить результаты исследования Гитлеру, сам внимательно изучил их. Как только он с леденящим душу ужасом понял, что Ран счел драгоценную реликвию Гитлера средневековой подделкой, у него не было иного выбора, как только распорядиться, чтобы отчет исправил один из подчиненных доктора Рана. Из соображений престижа Гиммлер приписал этому документу авторство Рана, но дал приказ отправить историка в рабочий лагерь Бухенвальд.
Только страстные увещевания штандартенфюрера Бахмана убедили Гиммлера позволить доктору Рану служить надзирателем в этом лагере, а не стать узником.
Эльза впервые заметила перемены, происшедшие с Отто, во время Олимпиады тысяча девятьсот тридцать шестого года. Тем летом все пребывали в приподнятом настроении — кроме Рана. Вначале Эльза приписала эти изменения извечной склонности Рана к меланхолии. Такую же мертвенность в его взгляде она видела, когда он трудился управляющим гостиницей. Легкая депрессия после обрушившейся на него славы была объяснима. Но депрессия не проходила. Порой Эльза видела, как Ран смеется, но его смех не казался радостным. Даже на Сару, которую он просто обожал, Ран смотрел с какой-то тоской. Его ум заострился. Цинизм, естественно приходящий в зрелом возрасте, сделался более жестоким. Ран обрел энциклопедические познания в области эзотерики, но словно бы утратил эмоции, страсть.
После этого лета Ран стал еще чаще встречаться с женщинами. И некоторые его романы представляли собой настоящие грязные истории. Бахман сообщал Эльзе разные слухи и сплетни, и она всеми силами старалась не испытывать шока и отвращения. Она говорила мужу, что все происходит из-за того, что Ран слишком сильно пристрастился к спиртному, просила повлиять на него, но в душе понимала, что алкоголь — это всего лишь пусковой механизм. На самом деле проблемы Рана крылись гораздо глубже.
Отслужив поздней осенью тысяча девятьсот тридцать седьмого в Дахау, Ран очень старался стать прежним, но это были только попытки. Его веселость казалась чрезмерной и неуместной. Он говорил, что собирается писать не одну книгу, а сразу четыре или пять. Он даже вернулся к написанию романа, который начал несколько лет назад. Конечно, это осталось лишь планом, и через некоторое время его отчаянно ослепительные улыбки снова стали тоскливыми. Он как-то неестественно быстро старился, его волосы редели, кожа приобретала землистый оттенок, начала проявляться полнота. Он по-прежнему был красивым мужчиной, но в свои тридцать четыре вдруг стал выглядеть пожилым. Они с Бахманом перестали так уж сильно отличаться друг от друга и чем-то напоминали старых чудаков, сидящих порой за столиком в дешевых кафе и сутулящихся под грузом прожитых лет.
Когда-то в порыве страсти Эльза сказала Рану, что ей бы хотелось всегда представлять его на траве рядом с руинами Монсегюра и чтобы она сидела рядом с ним. Они слушали бы ветер, и им бы казалось, что он доносит до них голоса мучеников за веру. Теперь, когда она думала об Отто, воображение уже не дарило ей таких картин. Жизнь жестоко расставила все по своим местам. Эльза не забыла, как Рана не раз тошнило после попойки. Иногда она вспоминала, каким он был в то время, когда управлял гостиницей. В страшных снах она видела его стоящим на посту в концлагере. В более удачные дни он опять становился модным ученым и рассказывал берлинским дамам о Сатане, который, оказывается, очень пострадал в Риме, но в целом был очень забавным малым…
Когда Эльза задумывалась о причинах падения Рана, ей всегда приходил на ум Бахман. Пожалуй, это несправедливо. Ран сам сделал выбор, но когда-то он был настолько свободен, его так волновало… все на свете. Как же он все это утратил? Ответ ясен, и пусть он не слишком справедлив и точен. Бахман, словно вампир, высосал из него жизненную силу и сделал серым и дряхлым стариком — таким же, как и он сам. Эльза полюбила Отто, но его душу забрал Бахман. И во время их встреч, по воскресеньям, когда Ран приходил пообедать и повидаться с Сарой, Дитер словно бы демонстрировал свою победу — прирученного, полууничтоженного соперника.
