Узнай Бахман о мыслях Эльзы — он был бы шокирован. Он ведь так сильно любил своего друга. Дитер никогда не сказал о нем дурного слова, по-настоящему переживал, когда поведение Рана вызывало недовольство у Гиммлера. Как-то раз, обуреваемый тревогой, Бахман сказал о Ране:
— Вся эта слежка! Почему они не видят, что он сам себя уничтожает?
Он говорил об отчете Отто, из-за которого его сослали в Бухенвальд, но точно так же мог бы сказать и о многих других случаях.
Когда в январе тридцать девятого Ран вернулся из «командировки» в Бухенвальд, он не стал делать попыток углубиться в работу или вести себя прилично в обществе: он постоянно поднимал голос и произносил неподобающие речи. Некоторые высказывания Рана Бахман пропускал мимо ушей, но порой очень сердился. Неужели Ран хотел, чтобы его самого и его друзей убили?
— Теперь мы уничтожаем людей за их мысли, Дитер?
— Убивают за гораздо меньшее, Отто, и это тебе отлично известно! Повторяю: ты должен быть осторожен! Ты ходишь по краю пропасти!
— Из-за того, что я не говорю Гитлеру, что его копье подлинное?
— Твои неприятности не только в этом отчете, и ты очень глупо поступаешь, ставя истины выше здравого смысла.
— Он хотел получить историю своего копья, и я ее ему предоставил.
— Он хотел подтверждения своего собственного мнения! — с холодной усмешкой проговорил Бахман. — И кто ты такой, чтобы заявлять ему, что он ошибается?
— Я эксперт!
— Вот в этом ты весь, Отто! Ты сидишь по правую руку от второго по могуществу человека в Германии и ведешь себя так, словно для тебя это ужасное неудобство!
— А тебе не приходило в голову, что дело вовсе не в моем отношении к проблеме, а в реакции всех остальных?
— Выпей, Отто. Когда ты трезвый, ты меня пугаешь.
Конечно, так бывало не всегда. Если бы Ран постоянно был желчен и язвителен, люди бы просто перестали терпеть его общество. Иногда он рассказывал о девушке, с которой встречался. Утверждал, что подумывает сделать ей предложение. Ни Эльза, ни Бахман с ней не были знакомы, а встречи с ней Ран скрывал, но уверял их обоих, что она им понравится. А потом улыбался и говорил, что хотел бы пригласить на свадьбу Хайни. Хайни — так называли Генриха Гиммлера. Только его близкие друзья и полные идиоты употребляли это уменьшительно-ласкательное прозвище. Ран близким другом Гиммлера не являлся.
Бахман сказал Рану, что рейхсфюрер будет рад приглашению.
— По меньшей мере он порадуется тому, что ты образумился. Кто знает? Может быть, он даже удостоит тебя своим присутствием! Он не раз говорил мне, что все твои проблемы от одиночества. Тебе нужно жениться и обзавестись детьми. Иначе у твоих чувств не будет якоря.
— Астрид меня привяжет, уж это точно, — ответил Ран. — Я стану другим человеком, обещаю! Вот увидите!
— И когда ты собираешься сделать ей предложение? — поинтересовалась Эльза.
— Собираюсь с духом… но, думаю, скоро.
— Я бы на твоем месте поторопился, — сказал ему Бахман.
В его голосе прозвучало нечто вроде предупреждения, и Эльза заметила, что от Рана это не укрылось. Должно было случиться нечто ужасное.
В тот вечер, перед сном, Бахман сказал жене, что очень тревожится за Отто. Эльза попыталась его успокоить. Дела шли на лад. Ран стал меньше пить. И эта девушка, Астрид. Похоже, он питает к ней серьезные чувства. Эльза произносила эти слова, и вдруг ей пришло в голову, что Ран всегда говорит об Астрид с мрачной серьезностью. Эльза даже подумала, уж не дурная ли это шутка — какой-то зловещий намек на самоубийство. Когда Отто упоминал Астрид, в его взгляде сквозило что-то жуткое, и Эльзе стало тревожно. Она любила Рана, несмотря ни на что.
— Я вовсе не уверен, что в данный момент Отто может себя спасти, Эльза, — покачал головой Бахман. — Гиммлер дал приказ начать расследование. Мне велено ничего не говорить Отто об этом, но положение крайне напряженное, и наш друг может потерять все.
— Почему? Что такого ужасного он натворил?
— Дело не в том, что он натворил. Дело в том, каков он. — Заметив недоуменный взгляд жены, Бахман добавил: — Есть опасения, что он кое-что утаивает.
— Что он может утаивать?
— Во-первых, что он еврей. Отто очень долго отказывался заполнять сертификат о расовой чистоте, и у Гиммлера возникли подозрения, что он может что-то скрывать. Рейхсфюрер сделал запрос, и по особым каналам проверили историю семьи Отто.
Дальние предки Эльзы были евреями из Восточной Европы, у которых после переезда в Германию финансовые дела пошли в гору, и ей стало не по себе. Неужели дошло до этого? Нацисты уже копаются в генеалогии?
— Думаю, сегодня мы в последний раз обедали с Отто. Нужно немного переждать, — сказал Бахман. — Следует на какое-то время отдалиться от него — на всякий случай. Вдруг результаты расследования подтвердят худшие опасения рейхсфюрера.
— А что мы скажем Саре? Она ведь так любит своего дядю!
— Скажи ей то, что уже говорила раньше: что у него много дел и он не может теперь приходить к нам часто.
— Но дело в том, что он совсем не будет к нам приходить!
— Если окажется, что он еврей, Эльза, никто из нас не должен будет иметь с ним ничего общего. Особенно Сара!
Деревня Солио стояла на склоне горы над долиной Бергелль. Отсюда открывался вид на вечные ледники, покрывавшие вершины гор, среди которых выделялись Пицо-Ченгало и Пицо-Бадиле. Селение возникло триста — четыреста лет назад и почти целиком было выстроено из дикого камня и старого дерева. В центре находилась гостиница «Салис» — прежде палаццо Салис. Отель действовал больше ста лет, но фамилия Салис была одной из самых известных в этих краях. Когда-то это семейство разбогатело, посылая наемных солдат монархам Европы.
Единственная дорога петляла вверх по горному склону среди роскошных зарослей грецкого ореха и заканчивалась у обширной автостоянки на окраине местечка. Для въезда в деревню требовался пропуск. В это время года, в холодный мартовский день машин на парковке оказалось не так много, только автомобили местных жителей — порядка тридцати.
Отель «Салис» был, конечно, открыт. Бизнес есть бизнес, независимо от времени года. В этом палаццо семнадцатого века имелись комнаты для гостей, а ресторан славился утонченной кухней. У фасада здания располагалась площадь, к которой сходились три мощенные булыжником аллеи. За гостиницей находился сад, в котором росли два самых высоких дерева в Европе — секвойи, привезенные в Старый Свет в конце девятнадцатого столетия. За садом стояла высокая каменная стена, а за ней начинался поросший густым лесом горный склон.
В марте тысяча девятьсот девяносто седьмого года Роланд Уилер привез сюда свою дочь, чтобы встретиться с ее крестным, Джанкарло Бартоли. Отец и дочь остановились в гостинице на ночлег. Джанкарло пересек на машине итальянскую границу и на следующее утро встретился с ними в апартаментах Кейт.
На этот раз она сняла тот же самый номер и на удивление хорошо спала — наверняка этому способствовали свежайший горный воздух и тишина, редко доступная большинству людей в современном
