Иуды». Но через некоторое время вместо утерянной нашли иную, новую, подобную той,— говорю о боголичном Михаиле, которого бог воздвиг после благонравного царя Федора. Он призван не от людей и не людьми,— как говорит Павел. Поэтому мы и нажили вторую «двоицу», таких же благородных и подобных тем — Федору с сыном, которых в старину получили греки, так и мы таких же получили других и должны были бы, по притче, созвать веселиться соседей и с ними подруг по случаю находки новой драхмы. С их помощью мы все опять понемногу возвращаемся теперь к прежней своей доброй жизни и начинаем в ней утверждаться.
Родители, произведшие на этот свет данного от бога нашему царству руководителя людям, проходят еще путь жизни в этом мире, муж и жена, в монашеском образе, но каждый из них устроен особо и различно — один в чужой земле много лет страдает за правду, терпит вместе с прочими нужду, подвизаясь за весь наш народ,— другая в царстве является как бы соправительницей своему сыну. Причина же того, что первого отвели отсюда в чужую страну, была следующая: когда незадолго перед этим мы были во власти латынян, общий собор умолил его принять чин первосвятителя. Еще до избрания на царство его сына он согласился вместе с другими пойти в землю соседних с нами латынян, отличных от нас верою, для того, чтобы просить оттуда сына их господина нам всем в цари. Этот совет еще раньше они утвердили с тем, чтобы они отдали его нам незамедлительно. Но они лукаво изменили своему обещанию, отказались от клятвы и того, что мы у них просили, дать не захотели, а просителей удержали у себя как пленных и там вместе с пленниками их затворили и держали в бедности и нужде, всячески не разрешая им возвратиться оттуда к нам назад.
Родительница же соцарствует рожденному от нее со времени его воцарения; хотя это и кажется странным, но она соцарствует, потому что она мать.
Уже давно не было в нас мужественной крепости, поэтому мы не смеем думать ни о какой тайне или о том, чтобы составить какое-нибудь многолюдное собрание для возражения против чего-нибудь, неугодного Богу или людям, или чего-либо нововводимого нашими владыками, что ими повелевалось не по закону. Против их неподобных начинаний мы могли бы возразить. Но начальники такого хотящего составиться вселенского собора не шли на это, потому что боялись некоторых в среде собрания, думая, как бы они, умелые передатчики, внезапно и явно не донесли о совете их владыкам, оклеветав их, потому что в большом собрании людей слова о тайных вещах, о которых советуются, из-за страха не удерживаются слабыми и произносятся ими, как бы по воздуху разносясь по сторонам, и особенно в сторону державных; очень многие и со стороны это разными способами могут узнать, и даже до того доходит, что из-за пагубного злословия клеветников распадается весь собравшийся собор. Поэтому такое собрание у нас из-за страха невозможно.
Новые правители наши, и верные и нечестивые, ясно издавна увидели к своей же пользе, что если кому и начинать стремиться к желанному и действительно удобному объединению, то не нам: нам о таких начинаниях нельзя сметь и подумать. Малое содружество не способно к сопротивлению и возражению, а многочисленное собрание людей очень не сдержанно для участия в совете. Малым советом нельзя запретить нежелаемое, а среди многих сокровенное не утаится, как и при нас бывало некогда, в прошедшие времена, в годы самого вселукавого царствования Бориса и Расстриги, а после этих — во время насильственного вселения в наше царство поляков с хохлами на головах и такого же — немцев-фрягов в страну земли Новгородской.
Такой недуг укрепился в нас от слабости страха и от нашего разногласия и небратолюбивого расхождения: как отстоит город от города или какие-нибудь местности, разделенные между собой многими верстами, так и мы друг от друга отстоим в любовном союзе, и каждый из нас обращается к другому хребтом,— одни глядят к востоку, другие к западу. Но это наше разногласие придало ныне нашим врагам многую крепость, потому что где объединившиеся всегда в единомыслии и близки друг к другу, тут и собрание бывает неразрывно; подобное единение крепко утверждает и пределы иноверных, что у них есть и доныне; так и у нас бывало прежде, до тех пор пока нас не одолела греховная слабость. И до тех пор, пока не совокупимся в братской любви, как достойно быть по писанию,— враги наши и далее не перестанут вредить нам и одолевать нас. И овцы, собранные вместе в ограде, не легко расхищаются и пожираются зверями, когда находятся в своем соединении неразлучно и усердно пасутся в общем теплом стаде. Если бы братское совокупление не было угодно богу и не нужно было бы людям во всех отношениях, не возопил бы Давид — «что добро и что красно, как не жить братии вместе». Также и апостол сказал: «Если возможно,— со всеми мир имейте». Он же опять говорит: «Время нам от сна восстать». Богослов же в любви утверждает нас, в ней же, подобно этим, и апостол Петр: «Следует нам,— говорит,— некоторое время творить волю язычников» и другое, как сказали богословы. Не все ли народы не сами к себе имеют вражду, но к внешним врагам; завидуют и ревнуют в своей неправде не истинной вере, по своему свойственному им разноверию; они ссорятся из-за того, что находят для себя потребное в других землях, что видят у нас, и все вместе всячески нам завидуют. Как голодные волки, видя овец, хотят есть, так и они разорить хотят у нас нашу землю, попрать истинную и непорочную Христову веру и нас пожрать. Та же наша неспособность к совместному объединению, о котором говорилось выше, и доныне во всем нашем народе не допускает твердого и доброго содружества, потому что мы поражены страхом перед неблагонадежными, сопротивляющимися как в великих вещах, так и в малых деяниях, и не можем храбро стать против них ни добрым словом, ни делом. Что же иное подобное нужно, чтобы запретить противникам и борющимся против нас, если не общее объединение и всеобщее единомысленное собрание всех нас, одинаково верующих, как бывало и прежде?
Если же окажется иное, то мы уже не живем, а являемся безответными ответчиками в будущем за всеобщую погибель земли. Не чужие нашей земли разорители, а мы сами ее погубители.
До этого наше слово было о Московском царстве и о постигших его несчастьях, о том, что мы слышали, заключенные в плену, потому что в это время междоусобий, происходящих во всех городах земли, были затворены в Новгороде Великом. Уйти же с бежавшими оттуда в мать городов всего царства не смогли, потому что Бог не захотел желаемого нами. Потом, через некоторое время по божию повелению мы пребывали в других городах на назначенных нам царских службах. И где что слышали, столько, изложив письменно, и дали.
О всем прочем, что сделалось в царстве, о всех многообразных нашедших на него божьим попущением страданиях, подобных египетским казням или страданиям самого Иерусалима, бывшим при Тите,— о том, как, подобно тем, и у нас после них совершилось страшное зло, теперь, оставив иное, кто подробно смог бы рассказать?.. Как корень российских владык прервался и скипетр царства и древнего благородия сломался с угасшей доброй жизнью вечно памятного и близкого к святым великого государя и великого князя Федора Ивановича всей Руси; как богоугодное царствование его закончилось, когда он был позван к царствующему всеми, и тот ему разрешил водвориться в чертоге со святыми — мы думаем, что так было по делам его, потому что земное царство своего рода он оставил без наследника и святою своей смертью запечатал его, как предтеча Иоанн был печатью всем пророкам; и о том, как царствующая с ним его супруга — вместе с ним венчанная царица — в течение шести лет проводила жизнь в монашестве во всяческом воздержании, подобно горлице чистотою; и о скором ее возведении на небеса к мужу для пребывания там вместе с ним в вечном веселии, и как после блаженного государя царя Федора Ивановича всей Руси каждый царь в этом мире жизнь свою строил — хорошо или, наоборот, плохо; о том, как Василий царь был возведен на престол царства, и как неустойчиво было его правление, и как его бесчестно свергли с престола, неволею постригли в иночество и отправили в Латинскую землю, где он и скончался; и о долгом и плачевном здесь пребывании его жены, а также и о том, как после некоторого времени в образе ложноназванного, кому несвойственно было царское имя, соседняя с нами Литва пришла в наше царство и оставалась долго как вне города, так и внутри его и тяжко владела всеми в царстве от головы и до ног; и порабощение наше главохохленной и латинствующей Литвой, и борьбу, и благочестивую и ревностную дерзость, и подвиг даже до смерти второго по первом святейшего патриарха Гермогена Московского и всея Руси, находящегося в осаде, и храброе его нападение словами на латынян и вместе с ними на богоотступников и богоборцев, разорителей Русской земли, союзников и единомышленников с латынянами на всякое зло,— кто все это опишет? А ради этого он вскоре был увенчан от Бога, получив в награду название исповедника.
Далее о том, как мы получили внезапную и неизреченную милость Божию, избавившись от этого рабства с помощью небольшого остатка людей, вооружившихся и облекшихся в трехкратную крепость
