древнего ратоборства против фараона; как гнездящиеся в нашей земле и шипящие на нас гневом змеи внезапно были искоренены и изгнаны из всех мест царства Божиим мановением, а еще больше его человеколюбивым заступничеством, на что и была наша надежда, и внезапно были выброшены со всеми корнями,— причем мы как будто из мертвых второй раз были приведены к жизни; и как нам повелел Бог опять ожить и заповедал благо-стройно облечься, как в ризу, в прежнее великолепие и красоту, готовя достояние слуге своему — великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси и исполняя слова Давидова псалма, где говорится: «Вознес избранного от людей моих». И как Адаму, прежде его сотворения, все, что находилось под небом, устроил, так и нашему государю Михаилу царю великое русское царство, предуготовав, отдал в полную власть; также и родителей его — ранее избранную православную и благородную пару великих государей — говорю об отце и матери его по естеству — пожелал Бог устроить, чтобы они пребывали в своих владениях всегда вместе, неразлучно с сыном; он возвысил любителя благочестия и красоты церковной — трижды святейшего Филарета Никитича, патриарха Московского и всей великой Руси, избранного по смотрению божию на превы-сочайший святительский престол — всему Русскому народу на утверждение и на земное управление людьми. Восхищенный Богом, как на облаке владычица, он из латинского плена был перенесен вместе с рабами в свою землю, и Бог сделал его соправителем его сыну: он утверждает скипетр царства, избавляет от бед бедных и беспомощных, как отец, беседуя с сыном о людях и вместе направляя, соглашаясь, заботясь о лучшем, наставляя и поддерживая. О его страданиях в утеснении и лютой скорби и многой ревности о Боге, подобной ревности Илии, о его подвигах, которые он совершил, живя не в своей земле среди латынян, как среди волков, не убоявшись ни запугиваний, ни запрещений врагов, и о том, как он с ними — многими — один, безоружный, только словами боролся, побеждая истиною ложь богоборцев и посрамляя их возражения и прочие его неописанные подвиги, которые он, подобно Христу, совершил, о них по порядку кто расскажет? За них он себе приготовил нетленную награду на небе.
Еще прежде он поехал туда вместе с другими многими, по просьбе всей земли, а с ним и некоторые из высших чинов; он отправился туда со своими по льстивому обещанию, данному ему королем, чтобы, упросив, привести с собой к нам оттуда сына короля, который правил бы нами.
Но они, нарушив клятву, солгали, а послов всех вместе со святейшим Филаретом взяли в плен, развели по разным городам своей земли и восемь лет держали во всяческих лишениях. Свой — этих противников — собственный совет, который они надумали, они осуществить не смогли, потому что всевидящее око помешало этому, разрушив этот совет и не допустив произойти этому нечестивому делу; но Бог уготовил державу избранному им и помазанному на престол, божественному царю Михаилу, о котором мы прежде подробнее говорили. Подобным образом и отца его — государя и нашего первосвятителя, великого в патриархах Филарета Никитича Московского и всей великой России поставил пасти своих людей. А мать этого царя жила, как монахиня, здесь, в великой лавре; о мирских и об иноках — обо всех великая просительница,— она успешно обращается с молениями к сыну, согласуясь с ним и святителем в богоугодных заботах о мире. Все они трое — государи — как во власти своей неразлучны, так едины нравом и в милостях к рабам.
Между теми событиями, которые, подобно всему прочему, произошли ранее,— второе наступление на нашу землю королевского сына со множеством имеющих хохлы на головах, наглость их нападения на царство и приступ к стенам города с целью взять их, и опять невидимая нам помощь божия, а видимая победа — поражение врагов и изгнание их из царства и невольное и невозвратное отступление от города; и каким образом произошел конец войны и прекратились кровопролитные сражения между обеими ратями; и как послы утвердили подписями мир на долгие годы; и все то, что было в царстве — различные муки и разорение всего бесчисленного народа по городам,— тогда подробно опишут, когда найдутся где на местах знающие — очевидцы, и слышавшие, и умеющие писать, потому что наши веревки коротки и не достигнут глубины разумения, нужной для сочинения, да я и не знаю бывшего,— что было впереди чего или после; и стыдно писателю, не зная ясно, описывать то, что случилось, своими домыслами сочиняя ложь, и без исследования воображать то, что делалось,— первое писать после, а последнее — вперед и не подробно.
Поэтому описание этого множества великих и трудно постигаемых событий мы оставляем тем, кто может довершить; молю, чтобы они недостатки нашей грубости и невежества каждый изобилием своего разума пытливо и непогрешно исправили и улучшили, нас же, ради неведения того, что было, избавили от срама, а вместе и царского страха. Потому что мы,— как в притче, которая находится в Евангелии, в саду своего господина не только от первого часа не работали и не удостоились чести тех, кого хвалили, но лишились и человеколюбивого дара владыки тем, кто замедлил и работал с одиннадцатого часа, так как для времени делания состарились и средний возраст, когда было время удобное для труда, а не для откладывания и праздности, и не было старости, провели в безделии. И по другой притче — к данному владыкой серебру мы ему не создали прикупа, потеряли добрую надежду и погубили награду. И если кто скажет, что дар господина был равен обоим, потому что он, простирая свою милость, и недостойных к себе привлечет,— все же не к чести трудолюбивых сравнение их наградой с ленивыми, а замедление опоздавших достойно всякой укоризны.
От Бога же и исцеление удобно, к нему же и взывать достойно, чтобы всем получить благодать его и человеколюбие в бесконечные веки. Аминь.
ЗАПИСКИ» ДЖЕРОМА ГОРСЕЯ
Иностранные авторы — военные, дипломаты, торговцы, монахи, врачи — смотрели на Россию совсем не так, как русские историографы Смуты. Они не обладали счастливым даром беспристрастности, потому что служили разным русским господам или для большей убедительности перелицовывали историю в соответствии с противоречивыми ев-ропейскими толками о далекой России, отделенной от стран Западной Европы «восточным барьером» (Швеция — Речь Посполитая — Крымское ханство — Оттоманская порта). Но иностранные наблюдатели обладали и важными достоинствами, в первую очередь, более выработанным европейским опытом политического сознания, подсказывающим им верные оценки отдельных лагерей Смуты и их лидеров. Записки иностранцев, как заметил Ю. М. Лотман, отличаются и другим свойством: русские никогда не загромождали литературы тем, что в их жизни было неизменным и казалось им вечно присущим жизни — детали быта, привычки, обряды; чтобы записать их, нужен был посторонний, чужак.
Англичанин Джером Горсей впервые появился в России через год после отмены опричнины — в 1573 году, когда он был направлен в Москву компанией лондонских купцов. Эта компания называлась Московской и возникла в 1555 году после головокружительной экспедиции англичан, сумевших пройти вокруг Скандинавского полуострова от рейда Дет-форда до устья Северной Двины и получивших от Ивана IV грамоту на право свободной торговли с Московским государством. Горсей представлял в Москве интересы компании, но выполнял также дипломатические поручения царей Ивана и Федора, английской королевы Елизаветы Тюдор, уезжал из России северным морским путем или сушей через Гамбург, вновь возвращался в столицу великой северной державы и окончательно покинул Московию лишь летом 1591 года, вскоре после убийства царевича Дмитрия в Угличе.
Горсей написал три сочинения о России, составивших ему немалую литературную славу — «Торжественная и пышная коронация Федора Ивановича» (1587—1589), «Трактат о втором и третьем посольствах мистера Джерома Горсея» (1592—1593) и «Путешествия сэра Джерома Гор-сея», часто называемые также «Записками». Последний труд наиболее интересен — он основывается на путевых заметках Горсея второй половины 80-х годов, которые были переработаны в 90-х годах XVI века и пополнялись и редактировались автором вплоть до издания «Записок» в увлекательной книге Самюэля Перчеса «Наши пилигримы» (Лондон, 1626). Горсей умер на следующий год после выхода этой книги.
Записки агента лондонской Московской компании помимо благородных просветительных целей преследовали и некоторые меркантильные: например, Горсей продолжал длительную тяжбу с теми, кому прежде служил. В 1585—1586 годах на Горсея поступил донос некоего Финча, обвинявший будущего писателя в различных злоупотреблениях, Московская компания подавала жалобу на своего агента лорду-
