стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными, тогда как их господам в Москве пришлось голодать.
17 апреля немецкие начальники из лагеря Шуйского (ротмистр Бартольд Ламсдорф — невежественный молодчик, за свою жизнь не ходивший ни разу в чужие страны, зато в Лифляндии и в Москве славно поработавший пивными кружками,— лейтенант Иоахим Берг и хорунжий Юрген фон Аалдау), все трое люди невежественные, но отлично обученные московитским жульничествам, отрядили к Димитрию второму двух своих собратьев, Арндта Кудделина и Люб-берта фон дер Хейде, чтобы предложить свои верноподданнические услуги и при этом сказать ему, чтобы он продвигался вперед, а когда дело дойдет до сражения, то они перейдут к нему с развернутым знаменем.
Они не посмотрели на то, что присягнули Шуйскому и уже второй год служили ему и получали от него жалованье, и притом хорошо знали, что это не Димитрий первый, а кто-то совсем иной. Остальных конников, находившихся у них в подчинении, они собирались принудить дать свое согласие на это, тоже сдаться, а жен и детей оставить в Москве на погибель. И действительно, если бы их предательский замысел удался, как они хотели, Шуйский ни одного немецкого младенца в колыбели не оставил бы в Москве живым. Но всеблагой господь предотвратил это своими путями: он отнял у недозрелых начальников разум, они ежедневно напивались мертвецки пьяными, и у них из памяти вылетело все, что они предложили Димитрию.
23 апреля, в день св. Георгия, войско Димитрия появилось у Каминска. Московиты тоже вышли в поле, и началась схватка. Тогда и немцев призвали выступить и помериться силами с поляками. А начальники были до того трезвы, что, и не вспомнив о задуманной измене, храбро напали на поляков и побили 400 человек. Димитрий и его военачальник Роман Рожинский сильно разгневались на это, приказали разыскать немецких перебежчиков и повесили бы их, если бы удалось их быстро найти, но те попрятались и не так-то скоро вылезли на свет. А по всему лагерю было объявлено и приказано в случае новой встречи с неприятелем не щадить ни одного немца.
24 апреля, в четвертое воскресенье после Пасхи, Димитрий снова ударил под Волховом всем войском на московитов. Его конные копейщики встретились с самым большим отрядом и обратили его в бегство. Клятвопреступник Ламсдорф и его товарищи повели своих конников в обратную сторону, собираясь по уговору с развернутыми знаменами перейти к Димитрию. Многие честные люди, которые не знали об этом лукавстве, обратились к ротмистру и сказали: «Мы прекрасно понимаем, что тут затевается. Мы не останемся, все русские бегут, а поляки нас окружают. Что вы, начальники, замышляете?» Ламсдорф стал честить мерзавцами всех тех, кто не хотел оставаться под его знаменами. Тогда некоторые сказали: «Обругайте нас хоть 10 раз мерзавцами, мы все-таки не останемся. На самом деле мы совсем разбиты, а вы имеете намерение сдаться, нам же наши жены и дети слишком дороги, чтобы своей сдачей лишить их жизни. Мы не хотим совершать никакой мерзости». И они уехали с московитами в Москву.
Запорожские казаки очень быстро окружили облаченного в доспехи клятвопреступника ротмистра Ламсдорфа и всех, кто остался с ним, и по приказу верховного военачальника Рожин-ского побили всех их насмерть, примерно 200 человек, оставивших своих жен и детей вдовами и сиротами, чего во веки не искупить скороспелому ротмистру Ламсдорфу, ибо слезы бедных вдов и сирот, чьих мужей и отцов он столь низко предал и безжалостно обрек на заклание, погрузят его еще глубже в ад. Если бы по соизволению господню этого не случилось, а они остались бы живы и ушли бы к Димитрию, то это послужило бы к еще большим бедам, ибо Шуйский не оставил бы в живых ни одной немецкой души в Москве, а поскольку они были убиты на поле боя, то русские их даже оплакали как убитых и погибших за них от руки врага и оставили всем вдовам поместья их мужей. Ламсдорф со своими сообщниками и советниками замыслили эту измену и отпадение только для того, чтобы у Димитрия и у поляков пользоваться большой милостью и уважением, даже если бы всем другим с женами и детьми это и стоило жизни. Но господь праведный не допустил этого и тотчас воздал ему по заслугам, а в аду подбавит ему еще за невинных, которым пришлось тоже пострадать из-за него.
Войска Шуйского отступили и на Вознесенье вернулись в Москву в таком ужасе, что у московитов даже руки и ноги затряслись, и они, конечно, сдались бы, если бы Димитрий со своими отрядами сразу последовал за бегущими. «Господин наш» начал поговаривать, что если бы это был не Димитрий, князья и бояре, множество которых перешло к нему, вернулись бы обратно, несомненно это он и есть. Они уже стали прикидывать, чем им оправдаться, когда он завоюет город, а именно тем, что не они, а князья и бояре убили его людей и прогнали его, а они будто об этом ничего не знали. Кто-то сказал: «Я слышал, что он так умен, что может увидеть по глазам, виноват кто или нет». Один мясник очень этого испугался и сказал: «Увы мне, я не посмею показаться ему на глаза, ибо вот этим ножом я зарезал пятерых его поляков». Такой страх и трепет напал в этот раз на московитов.
1 июня Димитрий второй подошел со всем своим войском, обойдя Москву, к селу Тайнинскому. Он обследовал местность, чтобы решить, в каком месте удобнее всего разбить и устроить лагерь. В этом же месяце к Димитрию второму пришел из Литвы господин Иван-Петр-Павел Сапега с 7000 конных копейщиков.
Шуйский приказал снаружи под стенами Москвы построить обоз, расположил там внутри все свое войско и назначил начальником князя Михаила Скопина. Но 24 июня, в Иванову ночь, они были постыдно застигнуты Димитрием врасплох и так неласково разбужены ото сна, что многие из них остались лежать и по сю пору еще не встали. Шуйский настолько был этим напуган, что приказал даже поставить на стены большие пушки, опасаясь того, что поляки тотчас же пойдут на приступ, станут штурмовать город. Если бы поляки действовали как следует, они на этот раз легко захватили бы и заняли Москву.
Димитрий же понадеялся, что московиты сдадутся без боя, и потому не захотел разрушить или поджечь большой город, и хотя поляки несколько раз вопреки его воле рвались на приступ, он удерживал их, обращаясь к ним с такими словами: «Если вы хотите разрушить столицу, а тем самым сжечь и уничтожить мои сокровища, откуда же я возьму тогда жалованье для вас?» Но если бы Димитрий проявил суровость, то это было бы лучше, лучше погубить один город, чем подвергнуть опустошению половину страны. Страна скоро могла бы выстроить новый город, или Москву, но город Москва не мог восстановить и снова выстроить столько городов, местечек и сел, сколько было уничтожено. А такой совет дали ему не друзья, а его злейшие враги.
На день св. Петра и Павла, каковой пришелся в
1608 году на 29 июня, Димитрий разбил большой лагерь в Тушине, в 12 верстах от Москвы, стоял там до 29 декабря
1609 года, и за это время много было жестоких схваток между лагерем и городом и с обеих, сторон много было побито народу.
Выше говорилось, что супругу и вдову царя Димитрия первого, Марину Юрьевну, вместе с ее отцом, воеводой сандо-мирским, а также господина Скотницкого и других польских вельмож вместе со всеми их близкими отправили из Москвы на заключение в Ярославль и в Ростов. Теперь, когда Димитрий второй так укрепился, что одержал победу и осадил Москву, Шуйский испугался, как бы Димитрий не послал в те места и не освободил и увез бы царицу со всеми, находящимися при ней. Поэтому он отправил туда несколько тысяч человек, чтобы они тайно пробрались туда и спешно привезли ее снова в Москву.
Опасаясь в то же время (поскольку Димитрий со множеством поляков, казаков, татар, московитов и других народностей стоял так близко от Москвы), что поляки Димитрия второго, находящиеся в лагере за стенами Москвы, могут вступить в опасный тайный сговор с поляками Димитрия первого, которые будут находиться в Москве при царице, Шуйский предложил отцу царицы и другим полякам отпустить их домой в королевство Польское, если они дадут клятву, что не поедут к врагу и не причинят опять какого-либо зла России. Поляки сделали это охотно, возблагодарив Бога, что они вырвутся из рук убийц. После Якова дня упомянутого года их отправили из Москвы по дальней окольной дороге, чтобы они не попали к врагу по другому пути, а добрались в свою страну.
Когда об этом стало известно Димитрию второму, он отрядил несколько тысяч человек, которые должны были спешно выступить, чтобы перехватить царицу и ее спутников на дороге. Когда они встретились, московиты обратились в бегство, кроме воеводы, который остался при царице. А царицу вместе с ее отцом и со всеми находящимися при них поляками, не причинив им никаких обид, ратники, посланные Димитрием вторым, доставили в Тушинский лагерь под Москвой. Но царица, а также и ее отец и все находившиеся при них были скорее этим обрадованы, чем огорчены, поскольку они были твердо
