помощью помышляю идти на престол прародителей своих, на Московское государство». И говоря это, проливает многие слезы. «А и то было тебе, милостивому королю, можно разуметь: как только твой холоп тебя, или брата твоего, или сына твоего убьет, каково тебе в те поры будет? Разумей по этому, каково ныне мне». И многое другое ему говорил и рассказывал.
Да то же говорили королю и называли Гришку царевичем Дмитрием Ивановичем Углицким пять братьев Хрипуновых, да Петрушка, человек Истомы Михнева, да Ивашка Шварь, да Ивашка, что нас привел за рубеж, да киевляне, посадские мужики. И тот Гришка с князем Адамом Вишневецким отпросился у короля в Самбор.
И я королю про того Гришку говорил, что он не царевич Дмитрий, чернец он, Гришкою зовут, а прозвищем Отрепьев, а шел со мною из Москвы вместе. И король и паны радные мне не верили и послали меня к нему, к Гришке, в Самбор, к воеводе Сандомирскому к пану Юрию Мнишеку, и к ним лист обо мне писали. И как меня привезли в Самбор, и расстрига Гришка с меня платье иноческое снял и повелел меня бить и мучить. Да расстрига Гришка начал говорить и сказывать про нас, про меня и про сына боярского Якова Пыхачева, будто мы посланы от царя Бориса для того, чтобы его убить. И того Якова Пыхачева тот расстрига и сандомирский воевода велели смертью казнить, а он, Яков, и перед казнью называл его расстригою Гришкой Отрепьевым. А меня, избив и мучив, велел заковать в кандалы и кинуть в тюрьму.
И августа в пятнадцатый день тот расстрига пошел войною к Москве, на Успенье пречистой Богородицы, а меня велел держать в тюрьме в Самборе. И держали меня в Самборе пять месяцев, и жена пана Юрья и его дочь Марина меня вызволили и дали мне свободу, и я жил в Киеве в Печерском монастыре. И в 113 [1604/05] -м году, за наши грехи, Божьим попущением, а дьявольским наваждением, а его врага Божия, проклятого от всего вселенского собора, еретика Гришки расстриги злым умышлением, научен от дьявола, как он, еретик, пришел в Москву, а я был в Киеве в Черниговском монастыре. И про то, государь, расспроси пана Юрия Мнишека и его дочь, как он товарища моего Якова Пыхачева велел казнить, и как меня, заковав, оставил в Самборе, и как меня выпустили жена Юрия Мнишека с дочерью,— про все про то ведает пан Юрий Мнишек и его дочь Марина и все его дворовые люди».
Этому сказанию здесь конец. Возвратимся к оставленному и расскажем о сборе Тришкиного войска и о его походе к Москве.
Об этом узнали в Киеве литовские люди и запорожские казаки, что подлинный царевич Дмитрий, родной сын благоверного государя царя и великого князя Ивана Васильевича, всей великой России самодержца, от своих изменников схоронившись и от их злодейских умыслов, ибо хотели предать его злой смерти, скрылся, жил никем не ведом до мужского возраста, и ныне уже возмужал, и помышляет идти на престол прародителей своих, на Московское государство, и самим королем уже истинно испытан, и король обещал его поддерживать и помогать ему Московским государством овладеть. И все, считая его истинным царевичем, присоединились к нему. И потом пришли к нему в Литву русские казаки с Дона и вернулись с ним в вотчину к пану Адаму Вишневецкому.
И по прошествии некоторого времени его захотел видеть король, и найдя его юным и велеречивым, признал в нем подлинного царевича и обещал ему помогать. А он, зломыслен-ный, обещал отдать королю Российской области город Смоленск и все прочие города Северской страны даже и до Можайска, да и быть с ним в одной и той же вере. А литовский король за это велел созывать вольных людей ему на помощь. А он, окаянный, послал к папе в Рим, и там именовал себя царевичем Дмитрием, и повелел у папы просить помощи, чтобы получить Российское государство, и обещал римскому папе принять их римскую веру, именуя ее правой верой, а православную христианскую веру попрать и церкви Божий разорить, а вместо церквей поставить костелы. И на эти обещания папа римский дал ему золота и серебра и других ценностей, а литовский король собрал столько войска, сколько ему было нужно.
И в 112 [1606] году августа в 15 день злонравный двинулся в Российские пределы двумя дорогами: от Киева через реку Днепр, а другие шли по Крымской дороге. И в 113 [1606] году, ноября в 26 день, подойдя к Моравску, начал рассылать писания и прельщать вражьей прелестью, умудряем и научаем самим сатаною, в Муром, в Чернигов и в Курск и в иные города, воеводам и приказным и всяким служилым людям, и всем купцам и торговым и черным людям, именуя себя так:
«От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси в каждый град воеводам поименно. Божьей волей и его крепкою десницею скрывшего нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотевшего нас злой смерти предать, и милосердный Бог не захотел исполнить его злокозненного помысла и меня, вашего прирожденного государя, Бог невидимой силой укрыл и много лет сохранял. И я, царь и великий князь Дмитрий Иванович, ныне вошел в зрелый возраст и с Божьей помощью иду на престол прародителей наших на Московское государство и на все государства Российского царствия. И вы бы, по рождению принадлежащие нам, вспомнили православную христианскую истинную веру, крестное целование, на чем целовали крест отцу нашему, блаженной памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и нам, детям его, что хотели добра нам во всем и кроме нашего царского рода на Московское государство иного государя не хотеть и не искать. И как божьим судом отца нашего и брата на государстве не стало, и лукавством и насилием тот Борис стал на государстве царем, а вы про нас, своего прирожденного государя, не знали и крест ему целовали по незнанию. И вы ныне узнайте нас, своего государя государе-вича, и от нашего изменника Бориса Годунова переходите к нам и впредь уже нам, государю своему прирожденному, служите без обмана и добра хотите, как и отцу нашему, блаженной памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси. А я вас начну жаловать по своему царскому милосердному обычаю и даже более, и в чести держать, а все православное христианство хотим содержать в тишине, в покое и в благоденственном житии».
А люди в тех городах — в Муроме, в Чернигове, в Курске, и в Комарицкой волости, и в Путивле, и в Рыльске, и в Стародубе, и в Ромах (...) никто не стал воевать с ним: куда ни приходил, везде ему отворяли крепостные ворота и оказывали ему подобающее поклонение и приносили дары, какие положены царскому величеству. А другое его войско, что шло по Крымской дороге, города Нарев, Белгород и другие многие города и села присоединило к нему. И тот Гришка пошел к Новому Северскому городу, а в нем сидели воеводы князь Никита Романович Трубецкой да Петр Федорович Басманов, и те ему сдаваться не захотели, а приготовили оружие. А он начал с войском подступать к городу и бить из пушек и нз пищалей по городу нещадно, и разбили крепость до самого земляного вала. А воеводы и граждане, сидящие в крепости, видя разрушение крепостных стен, придумали хитрую вещь: начали бить ему челом и милости просить по той причине, будто по незнанию оборонялись против него, а ныне узнали прирожденного своего государя; перестань трудиться, разбивающе крепость, кладем перед тобой все щиты свои и оружие, и готовы ныне отворить тебе крепость и с подобающей честью встретим тебя, как и все другие. И он, услышав это, был рад и повелел стреляющим по крепости прекратить стрельбу. А осажденные тайно приготовили щиты и наставили пушки и пищали, и подняли сабли, и всякое оружие против них приготовили, и сами, как волки, улеглись под щитами и скрылись по тайным местам, и отворили городские ворота. Они же, не зная этого, будто дикие голодные звери на добычу, друг перед другом поспешая, чтобы первыми войти в город, и шли тесно, толкая друг друга. И довольно запустив их в крепость, осажденные начали бить по всему войску, как по стене, изо всякого оружия, и будто мост под стенами города и в воротах намостили из людей, а ворота закрыли, и из тех, кто вошел в крепость, одних побили, а других взяли живьем, и убили у них до четырех тысяч, другие же, видя это, убежали.
А Гришка Расстрига, видя их старание и подобную честь себе от горожан: вместо крестов и образов копья и сабли, вместо кадил — пушки и пищали, вместо благоуханного ладана—пороховой дым и смрад, вместо сладких плодов вкусив пушечных и пищальных ядер, помазанных не медом, а смертельным ядом,— и так поганый исполнился позора и гнева и вновь повелел приступать к граду. А горожане еще более осмелели и, будто одно сердце билось у всех в груди, встали на бой и крепко бились с ними. Они же, стоя под градом, немало сложили голов, но ничего не добились.
А царь Борис, услыша, что Гришка Расстрига называет себя царевичем Дмитрием и многие города переходят к нему без боя, а стоит под Новым Северским городом,— и посылает из Москвы воевод на выручку града, князя Федора Ивановича Мстиславского, да князя Василия Ивановича, да князя Дмитрия Ивановича Шуйских и с ними многих воевод со многими войсками. Когда же подошли к городу и начали помогать осажденным, и войско с войском сошлись. Как две тучи, наполненные водой, бывают темны перед тем, как дождь прольется на землю, так и те два войска, сходясь на пролитие крови человеческой, покрыли
