Когда же господин Сапега занемог тяжкой болезнью, от которой он и умер, их снова выручил в день св. Варфоломея военачальник польской короны в Лифляндии господин Карл Ходкевич (посланный его величеством королем польским и пр. в Москву с несколькими тысячами испытанных воинов), который доставил полякам на этот раз столько провианта, что они были в состоянии продержаться довольно долго. Но так как потом Ходкевич уже не смог больше ничего доставить им и не смог снова отбить и отогнать московитов, чтобы вызволить поляков из крепости, ибо русских, чем дальше, тем становилось больше, и они усилили осаду Москвы, не жалея ни старания, ни усердия, ни труда, ни крови, чтобы вернуть ее себе со всем, что к ней относилось, польское же войско с каждым днем уменьшалось и слабело, то московиты в конце концов многократными, длительными и ужасающими штурмами отвоевали и снова захватили Московский Кремль — местопребывание царей, ужасным образом уничтожили и умертвили всех, оставив в живых лишь нескольких знатных поляков, чтобы потом в обмен на них освободить своих, находившихся в плену в Польше. После того как они получили обратно Московский Кремль, местопребывание царей, они избрали царем своего соотечественника, знатного вельможу Михаила Федоровича из рода Никитичей, и короновали его. Его отца зовут князь Федор Никитич, этого Федора Никитича (как выше упоминалось) Димитрий второй сделал патриархом, а впоследствии он вместе с Шуйским и его братьями был уведен в плен в Польшу. Еслет этот новый царь удержит свою державу, значит, ему очень везет, ибо хотя московиты и его величество король шведский (брата которого они прежде тоже избрали царем, а потом не захотели принять) заключили соглашение, по которому московиты уплатили большие деньги и отдали королю в потомственное владение, отказавшись от них навечно, следующие шесть мощных крепостей: Кекс-гольм, Нотебург, Копорье, Гдов, Ямгород, Ивангород (называемый русской Нарвой и расположенный точно и прямо против немецкой Нарвы в Лифляндии по ту сторону реки, именуемой Нарвой, течение которой в этой местности на протяжении нескольких миль является границей между Россией и Лифляндией)—и Корелу со всем относящимся к ней великим княжеством, а за это получили обратно большой торговый город Новгород с огромным относящимся к нему великим княжеством Новгородским и, таким образом, заключили вечный мир со Швецией, все же мало вероятно, чтобы его величество король польский (во власти которого все еще находится крепость и все великое княжество Смоленское, простирающееся до Путивля на 100 миль, которое ему, однако, очень дорого обходится), так и сын его королевского величества принц Владислав оставили неотомщенным причиненное им великое бесчестье, почему следует опасаться, что если с этой стороны будет предпринято что-либо решительное, то с новым царем будет быстро покончено, поскольку русские уже и теперь не слишком довольны им, так как, говорят, он не печется о правлении сам, а, против их обычая, все предоставляет делатьмаршалу и другим вельможам, усердствуя только в пьянстве. К тому же есть более знатные вельможи, которые, судя по слухам, держат сторону короля и принца Владислава и упорно стремятся склонить его величество к тому, чтобы он снова выступил в поход и опять попытал счастья, и тогда, как только это произойдет, к королю несомненно перейдут много тысяч московитов и помогут по старой привычке свергнуть своего нового царя.
Боже праведный, коему все подвластно, положи в милости своей конец этим долгим кровавым войнам и окажи такую милость, чтобы эти закоренелые египтяне отступились от своего идолопоклонства и обратились к истинной, праведной вере Христовой, признали и осознали свою вину н греховность, покаялись перед господом Богом, утихомирились и успокоились и служили своему королю вернее и покорнее, чем прежде.
Да сбудется и свершится это всемогущею волею божией во славу и хвалу его пречестного имени, на распространение его святого слова божия, на умножение и благо всего христианства, особенно же на утешение всем живущим в этой стране, еще уцелевшим в столь тяжких войнах бедным христианам (среди которых, увы, и мой старший сын, по имени Конрад Буссов, и некоторые другие близкие родственники, которые, как упоминалось выше, приехали из Лиф-ляндии в правление Бориса Федоровича), ради возлюбленного сына твоего, истинного князя миролюбия, Иисуса Христа Аминь! Аминь! Аминь!
ИСТОРИЧЕСКИЕ УРОКИ СМУТЫ
Сохранилось около 30 русских сочинений о Смуте начала XVII столетия и более 50— иностранных. Нам не удалось включить в книгу «Сказание» троицкого келаря Авра-амия Палицына, «Новый летописец», дневники поляков СтаниславаЖолкевского, Станислава Немоевского и Вацлава Диаментовского (его записки известны как «Дневник Марины Мнишек»), сочинение голландца Исаака Массы. Однако и того немногого что уместилось в этом томе, достаточно, чтобы понять, насколько трудна задача историка, взявшегося толковать события Смуты
Если история, как говорили древние, должна быть учителем жизни, посмотрим, какие уроки мы извлекли из Смуты. Образы ее героев в XIX столетии как часовые стояли на страже русской государственности, удостоверяя общенародную преданность дому Романовых: крестьянин Иван Сусанин, отдавший жизнь за царя, «говядарь» (мясник) посадский человек Кузьма Минин и благородный князь Дмитрий Пожарский Им предстояло сыграть свои роли и в той драме исторического самосознания, которая сопровождала революцию. Опера Глинки, прославляющая подвиг Сусанина, сначала шла в Пролеткульте как музыкальное представление «За серп и молот», а в репертуар Большого театра вернулась в 30-х годах с новым либретто Городецкого, где Сусанин спасает не будущего царя Михаила Романова, а огромную Москву от крохотного опереточного отряда поляков. Минин и Пожарский, как символ демократического единения «великих» и«малых» людей в годы испытаний, скульптурной группой Мартоса не покидали Красной площади, однако смысл этого исторического знака менялся: в речи Сталина 7 ноября 1941 года Минин и Пожарский были упомянуты не как члены общенародного правительства —«Совета всея земли», а как герои-полководцы, давшие отпор иностранной интервенции.
Буржуазная наука пришла к пониманию Смуты как комбинации двух процессов: политической борьбы за власть между родовой аристократией и дворцовой знатью и социально-экономической борьбы за землю и рабочие руки, приведшей к закрепощению трудовой массы и выходу крепостных на новые земли и в казачество. Однако прежние исторические описания Смуты В. О. Ключевского и С. Ф. Платонова были заменены тезисами М. Н. Покровского, смотревшего на события начала XVII века как на «крестьянскую революцию». В 1931 году Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом особо выделил «восстание Болотникова», но, явно споря с Покровским, не употребил слово «революция» и не сказал слова «Смута». И под влиянием этой оценки в тогдашних научных трудах противоречия целого исторического периода 1598—1613 годов были сведены лишь к одному выступлению низов под руководством холопа Ивана Болотникова4. Сам термин «Смута» был объявлен буржуазным и исключен из работ историков.
В конце 30-х годов, под влиянием антипольских настроений и в преддверие скорой мировой войны, появились исследования, где беды России объяснялись иностранным вмешательством, а действия польских и шведских отрядов в начале XVII века получили название «польско-цшедской интервенции». Так вместо прежней схемы Ключевского — Платонова возникла новая, объясняющая все потрясения Смуты социальной борьбой угнетенных против закрепощения, примиренной общенародным выступлением против иностранных интервентов.
Неполнота этой концепции очевидна: она развивает лишь один тезис Ключевского («Смута, питавшаяся рознью классов земского общества, прекратилась борьбой всего земского общества со... сторонними силами»), но не указывает причин всеобщего расстройства общественной жизни. То, что в истории предстает единым потоком событий, разделено на два ряда явлений, и многое, не соответствующее новой схеме, отброшено — например, борьба за власть в верхах, история казачества, религиозный кризис. Не вполне ясно, почему Смута началась на фоне экономического подъема 90-х годов XVI века и успехов внешней политики. А главное — объяснение Смуты как комбинации крестьянской войны и интервенции не отражает динамики исторического развития; Смута оценивается не как этап роста, а как досадная помеха развитию государства, как будто восстановление центральной власти после «смутных времен> означало простое восстановление политических порядков державы Рюриковичей. Подобная внеисторическая концепция Смуты хороша лишь как «политическая гимнастика» (Ключевский) и совсем не похожа на ту действительную Смуту, что на столетия вперед предопределила исторический путь России.
