— Автотравму сделают по документам автокатастрофы с Михаилом Евдокимовым.
— Губернатор-юморист? Тоже соответствует. — Лене казалось, что она само остроумие. — Методичку к этому шкафу нужно переделать. В юмористическом духе.
— В третьем шкафу — повесившийся Есенин. Как я и говорил.
— А у Есенина методичка в стихах. — Лена внезапно помрачнела. — Фантастика.
— Почему?
— Потому что этого не может быть никогда. Мы же не хотим превратить занятие в цирк?
— Елена Николаевна! — Лаборантка строго посмотрела на Лену.
— Жаклин Кеннеди в розовой шляпке в нашей учебной комнате? Полное дерьмо. Так не бывает.
Людмила Васильевна с намеком взглянула на Рябинкина.
— Макеты сделаны, назад хода нет. Я уверен, что занятие будет проходить на самом высоком уровне, — сказал Петр Сергеевич. — Все, встаем. Пора немного проветриться и за работу.
— Вы, Лена, методички донести сможете? — Людмила Васильевна взяла целую охапку папок с методическими рекомендациями и вручила Лене. — Если сможете — несите. Во вторую учебную комнату. Шагом марш! — И Людмила Васильевна, развернув к дверям, придала ей нужное направление.
Лене ударил в нос запах бумаги, клея, картона.
— А-а-а-а! Апчхи! — Пахли пылью и влагой только что протертые методички. — А-а-а-а! Апчхи! — и все методички посыпались на пол из Лениных рук. — Апчхи!
— Ой, извините! — От чихания Лена как-то вмиг протрезвела. — Я соберу. Апчхи! Апчхи! — Она полезла в сумку за носовым платком. — Апчхи! — приступ чихания был силен, как никогда в жизни. — Апчхи! — Сумка вырвалась у Лены из рук и, перевернувшись, шлепнулась на пол. На пол полетели и расческа, и томик Светония, и платок, и кошелек… — Апчхи! Апчхи!
— Идите умойтесь. — Людмила Васильевна подвела Лену к раковине за руку, как маленькую. Господи, она еще и больная! Вот наградил бог ассистенткой. — При аллергии помогает.
— Да у меня никогда не было аллергии. Апчхи!
— Умывайтесь! — Лаборантка кинула Лене в руки чистое полотенце. Петр Сергеевич уже собирал с полу нехитрый Ленин скарб. Подняв обернутого в газету Светония, он не удержался и заглянул под обложку.
— Ого, что за книжки вы читаете.
Лена чувствовала себя несчастной. Полотенце пахло прачечной.
— А я их не читаю. Я на них гадаю. Апчхи. — Но это последнее апчхи после умывания было уже не таким сильным, как раньше.
— Ничего себе гадание, — удивился Рябинкин. — Про кофейную гущу слышал, по ромашке еще…
— Есть такое, — подтвердила Людмила Васильевна. — По печатному тексту. Хоть по газете.
— Это как?
— А вы раскройте книжку, там, где страницы замяты, и сами увидите, что мне сегодня с утра Светоний нагадал. — Лена сложила мокрое полотенце. — Куда его?
— Оставьте там, — кивнула в сторону Людмила Васильевна. Петр Сергеевич помотал книжку в воздухе — чтобы легче определить, где страницы действительно замялись.
— Ткните теперь в любое место. Только глаза закройте.
Рябинкин глаза закрывать не стал, но к Лениному удивлению впялился в то же самое, так поразившее ее в троллейбусе место и… «…Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон…» Это про кого?
— Про Цезаря. — Лена смотрела на себя в зеркало над раковиной и думала, как хорошо, что она сегодня не стала краситься. Вот бы сейчас возилась с потекшими глазами!
— Гая Юлия?
— Да. — Она достала расческу.
Людмила Васильевна с завистью посмотрела, как Лена распустила свои пышные волосы, расчесала их и снова закрутила в пучок, заколола заколкой.
— …двадцатью тремя ударами… — пробормотал Петя. — Я что-то такое недавно слышал.
— Известная история, — Лена уже совершенно пришла в себя, только в желудке было неприятно от выпитого.
— А сколько было заговорщиков? — спросил Рябинкин. — Тоже двадцать три? По числу ран?
— Нет. Двенадцать или тринадцать. Когда первые раны были нанесены, они обезумели от восторга, что убивают Цезаря. И били куда придется. Но, видимо, все равно его боялись. Потому что врач, который лечил Цезаря и потом его же вскрывал, сказал, что только одна рана была смертельной.
— Откуда вы это знаете? — поджала губы Людмила Васильевна.
— А у меня отец был историком. Между прочим, профессором, заведовал кафедрой в педагогическом университете. — Лена произнесла это скромно, но не без гордости. — Он всю жизнь собирался расследовать до конца убийство Цезаря. Материалы собирал. Ему хотелось узнать, кто же именно нанес Цезарю единственную смертельную рану.
— И что же, узнал? — спросил Рябинкин.
— Не успел. — Лена помолчала. — Отец умер в прошлом году.
Людмила Васильевна вскинула на Лену глаза, хотела что-то сказать, но закрыла рот.
— Извините.
— Ничего. — Лена бросила в сумку расческу, защелкнула замок.
— А знаете что? — выражение лица Петра Сергеевича сделалось странным — задумчивым и одновременно хитроватым. Он даже прищурил оба глаза, как бы разглядывая внутреннюю картинку, не видимую ни Лене, ни Людмиле Васильевне. — Это убийство будет сюжетом нашего четвертого шкафа.
— Но это же безумно дорого! — сказала Людмила Васильевна. — Я в прошлом году на Рождество хотела внучке вертеп купить — так остановилась. Стоил этот вертеп половину моей зарплаты. А в вертепе было только шесть фигурок. Трое людей, трое животных. Даже волхвов не было. А у вас, как я поняла, одних заговорщиков — чертова дюжина.
— Двенадцать, — поправила Лена.
— А сам Цезарь? — посмотрела на нее Людмила Васильевна.
— Ладно, как-нибудь. Жены у меня нет, квартиры нет, мебели нет, один мотоцикл. На что мне деньги тратить? — Петя уже загорелся. — Сделаем древнеримский вертеп. Представляете — на ступенях Сената лежит мертвый правитель в завернутой на голове тоге. А в груди у него торчат… разные колюще-режущие предметы.
— Кинжалы, — сказала Лена. — Только Цезаря не в Сенате убили. В курии Помпея. Это такая небольшая комнатка, вроде кабинета. Там Цезарь принимал посетителей. А за его спиной как раз стояла статуя этого самого Помпея. Толстый урод с пухлыми щеками.
— А вы можете нарисовать план, как это все происходило? — загорелся Рябинкин.
— Я всего в деталях не знаю. Но могу посмотреть в бумагах у папы. Может быть, что-нибудь и найду.
— Лена, к завтрашнему дню надо посмотреть. — Тон у Рябинкина опять стал начальственным. — Кстати, остаются свободными еще два шкафа. Людмила Васильевна, у вас есть какие-нибудь идеи?
— Вы, как я понимаю, с моим пупсом больше играться не хотите, — посмотрела лаборантка на Петю поверх своих дальнозорких очков. — Ну сделайте тогда помойку в маленьком масштабе. И сверточек с дитем в нее подложите. Вот вам и будет занятие по осмотру трупа новорожденного.
— Честное слово, меня уже будет скоро тошнить от этой вашей помойки. Неужели ни на что больше фантазии не хватает?
Но Людмилу Васильевну было не просто заткнуть. Она работала на этой кафедре уже тогда, когда сам Рябинкин ходил в детский сад.
— Кроме помойки да кустов, по этой теме трудно что-нибудь придумать.
Лена в недоумении лишь пожала плечами.
Вдруг в коридоре послышались чьи-то голоса, и двое мужчин протиснулись в дверь.
