шептать милорд. — Я сам пронзил его саблей! — закричал он вдруг громко. — Я чувствовал, как лезвие моего оружия пронзило его грудную клетку и горячая кровь его брызнула мне в лицо, еще раз и еще раз, — повторил он, показывая при этом, как он поворачивал оружие в груди брата, — но, между тем, он все-таки не умер, и я его все-таки не убил. Так как же вы хотите, чтобы я поверил, что он умер теперь? О, нет, я этому не поверю раньше, чем я увижу, что он разлагается.
Сэр Вильям взглянул на меня удивленным взглядом, а Моунтен перестал осматривать свои отмороженные пальцы и, разинув рот, в упор смотрел на него.
— Милорд, — сказал я, — прошу вас, придите в себя и подумайте, что вы говорите.
Больше я ничего не мог сказать, так как у меня от волнения даже в горле пересохло, и я с трудом мог собрать свои собственные мысли.
— Я вижу, что говорить не стоит, он все равно не поймет меня (при этих словах он указал на сэра Вильяма), но Маккелар, тот понимает меня, тот отлично знает, что я говорю правду, так как при нем моего брата уже один раз похоронили. Он замечательно хорошо служит мне, замечательно усердно. И спросите его, сэр Вильям, он и отец мой уж один раз похоронили моего брата, ночью, при свете двух свечей, а между тем домовой привел его снова к нам. Я рассказал бы вам подробно обо всем, но не могу, потому что все это дела семейные. — Он сказал последние слова крайне печальным голосом, и мне показалось, что сильное возбуждение, в котором он находился, прошло. — Спросите Маккеллара, он вам скажет, что брат уже один раз умер, а затем он ожил, так почему же ему и теперь не воскреснуть? — заговорил он снова. — В тот раз мы уже думали, что он умер, а ведь домовой привел его снова домой. Если моего брата похоронили, и он действительно умер, так почему же домовой вернулся снова обратно и не пошел вместе с вами? — обратился он к Моунтену. — Нет, нет, все это необходимо выяснить.
— Я тотчас приду снова к вам, милорд, — сказал сэр Вильям, вставая. — Мистер Маккеллар, будьте так любезны последовать за мной, я желал бы сказать вам только два слова, — обратился он ко мне.
Я встал, и мы оба пошли за лагерь. Замерзшая земля хрустела под нашими ногами, а деревья были покрыты инеем, совершенно как тогда, в день дуэли, в аллее между кустарниками.
— Послушайте, он совсем сумасшедший, — сказал сэр Вильям, когда мы ушли настолько далеко, что милорд не мог слышать, что мы говорим.
— Вы правы, человек этот не в своем уме, — сказал я, — я также в этом убежден.
— В таком случае, быть может, его следует взять и связать? Но я не смею сделать это без вашего разрешения, — сказал сэр Вильям. — Если вы позволите мне поступить таким образом, то я сделаю насчет этого необходимые распоряжения.
Я посмотрел на землю, затем на лагерь с его горящими кострами и разгуливающими взад и вперед людьми, затем на лес и на горы, но единственно, куда я не решался взглянуть, это в лицо сэру Вильяму.
— Сэр Вильям, — сказал я наконец, — я не считаю милорда вполне здравомыслящим человеком, да и давно не считал его таковым, но, видите ли, сумасшествие сумасшествию рознь и… одним словом, сэр Вильям, я не беру на себя ответственности, если вы вздумаете лишить его свободы; я против этого.
— Ну, в таком случае я беру на себя ответственность, — сказал сэр Вильям. — Я слышал, какой вздор он болтал. Ну, скажите сами, был ли смысл в том, что он нам говорил, ну хотя бы в том, что он сказал, что вы похоронили уже раз его брата?
— Видите ли, похоронить-то я его не похоронил, но только… Нет, сэр Вильям, я не могу сказать вам, в чем дело, вследствие того, что не имею права открывать семейную тайну весьма почтенной семьи, а если я вам не открою ее, то не могу вам объяснить сути дела, и вы все равно ничего не поймете из того, что я вам скажу. Поэтому не могу вам препятствовать действовать так, как вы считаете необходимым, но должен вам сказать, что умственные способности милорда не настолько расстроены, как это кажется. Вы, к сожалению, получили понятие только о конце трагедии, разыгрывающейся в продолжение многих лет, начало же вам не известно, и поэтому вам трудно судить обо всем остальном.
— Я вовсе не желаю слышать ваши семейные тайны, — ответил сэр Вильям, — но должен сказать вам откровенно, рискуя даже казаться невежливым, что находиться в обществе милорда мне крайне неинтересно.
— Я нисколько не удивляюсь этому и вполне сочувствую вам, — ответил я.
— Мне решительно все равно, удивляетесь ли вы или не удивляетесь, сочувствуете ли вы мне или не сочувствуете, — ответил сэр Вильям, — я желаю только избавиться от того общества, в котором я нахожусь, и поэтому я отдаю в ваше распоряжение лодку и предлагаю вам взять с собой несколько человек из моей свиты, а затем прошу вас взять милорда с собой и вместе с ним уехать.
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал я после некоторого раздумья. — Но позвольте только, раньше чем воспользоваться вашим предложением, сказать вам несколько слов. Я должен признаться вам откровенно, что меня также чрезвычайно удивляет тот факт, что индиец снова вернулся туда, где находится могила его господина. Я вполне могу понять моего патрона, меня также крайне интересует то обстоятельство, что индиец вернулся обратно, это весьма подозрительно…
— Да, это правда, — перебил меня сэр Вильям, — и поэтому, так как я отправляюсь приблизительно в ту местность, где, как я могу понять, находится могила брата милорда, то я имею намерение пуститься на поиски индийца. Я уверен, что человек этот, подобно собаке, скучающей по своему господину, отправился на могилу джентльмена, чтобы рыдать на ней и также умереть. Жизнь его, по моему мнению, в большой опасности, и я предлагаю пойти туда и спасти его. Вы его знаете, что он за человек, не дурной?
— По моему мнению, отнюдь не дурной, — ответил я.
— Ну-с, а какой человек был брат милорда? Милорд, насколько я могу понять, недолюбливает его, но судя по тому, что индиец любил его так сильно, надо полагать, что он обладал весьма благородными чертами характера.
— Не спрашивайте меня насчет него! — воскликнул я. — Это был не человек, а какой-то демон. Я знал его много лет и должен сказать, что я ненавидел его, но вместе с тем восторгался им и рабски боялся его.
— Я, кажется, своим вопросом снова заставил вас открыть мне до некоторой степени семейную тайну, — сказал сэр Вильям, — но если я сделал это, то совершенно помимо своей воли, могу вас уверить. Одним словом, мы решили таким образом: я отправляюсь туда, где находится могила брата лорда Деррисдира, и, если возможно, уговорю индуса следовать за мною, а вы постарайтесь уговорить лорда, чтобы он вернулся обратно в Альбани.
— Сэр Вильям, — воскликнул я, — это невозможно! Я заранее убежден, что мне не удастся уговорить его уехать, да я и не стану уговаривать его особенно много, так как я знаю, насколько для него важно знать, умер ли на самом деле его брат или нет… Быть может, вам кажется это странным, но я люблю милорда, и кроме меня есть еще другие люди, которые его также любят. Вы не знаете его, не знаете, какой это был хороший человек, и поэтому вы не можете судить об этом. Заставить его вернуться в Альбани можно только силой, а подобного рода действие может произвести пагубное влияние на его умственные способности и может даже убить его. В этом я твердо убежден. Но так как я в настоящее время вполне завишу от вас, то я не смею протестовать, если вы возьмете на себя такую огромную ответственность и препроводите милорда в Альбани силой.
— Нет-с, такой ответственности я на себя не беру! — воскликнул сэр Вильям. — И после того, что вы мне сказали, я вовсе не настаиваю на том, чтобы вы увезли милорда. Вы желаете, чтобы я взял вас и милорда с собой, когда отправлюсь отыскивать могилу умершего джентльмена; пусть будет по-вашему. Мне все это дело по горло надоело, и я умываю руки, будь что будет.
С этими словами он отвернулся от меня и велел снять лагерь. В ту же минуту милорд, который находился неподалеку от нас, подошел ко мне и спросил:
— Ну, что, чем решили?
— Ваше желание будет исполнено, — ответил я. — Вы увидите могилу.
По описанию Моунтена могилу мастера Баллантрэ можно было очень легко найти: она находилась рядом с целой группой высоких гор, бросавшихся в глаза своей вышиной и находившихся как раз на меже пустыни. Насчет этого участка земли между индейцами и американцами, жившими у Чампленского озера, происходили постоянно ссоры. Мы избрали кратчайший путь и, по словам сэра Вильяма, приблизительно часов через шестнадцать должны были прийти к тому месту, где находилась могила. Лодки наши мы
