оставили на реке и приставили к ним караульных. Раньше чем отправиться в путь, мы захватили с собой множество меховых одежд и целую массу лыж, в случае, если бы снежная буря застигла нас и засыпала бы наш путь снегом.
Захватив все, что было необходимо для того, чтобы совершить путешествие, мы тотчас отправились в путь. Мы бодро маршировали целый день и находились уже не более нескольких сотен ярдов от того места, где была могила мастера Баллантрэ, когда настала ночь, и сэр Вильям велел раскинуть лагерь и переждать, пока наступит день, а затем уже отправиться на могилу. Сэр Вильям избрал удобное место для лагеря, расставив вокруг шатров караульных и затем уселся отдохнуть.
Перед нашими глазами была целая цепь высоких гор, к которым мы в течение всего дня продвигались все ближе и ближе. Мы с самого раннего утра отправились в путь, и перед нами в продолжение всего нашего путешествия блестели верхушки гор, имевшие такой вид, как будто они из серебра. Это происходило от того, что они были покрыты снегом, и когда солнце освещало их, они блестели. Нам пришлось бродить по твердым кочкам, пробираться по лесу из невысоких деревьев и проходить по берегам бурных потоков, и все время перед нами сверкали серебристые верхушки гор. Земля, по которой мы шли, сильно замерзла и так и трещала под нашими ногами, но снег лежал лишь на верхушках гор, на земле его не было.
В течение целого дня в воздухе стоял туман, так что солнце, выглядывавшее из-за тумана, имело вид золотой круглой монеты, и с левой стороны дул сильный ветер, вследствие чего левая щека моя даже заболела, но весь день воздух был замечательно чистый, и поэтому, несмотря на то, что мы быстро маршировали, дышать нам было очень легко. К вечеру ветер стал ослабевать и туман рассеялся; солнце садилось все ниже и ниже и наконец окончательно исчезло за горами. Но перед тем как закатиться, оно осветило еще верхушки гор своими бледными лучами.
Было уже совершенно темно, когда мы уселись ужинать. Мы ели молча. Как только мы кончили есть, милорд встал и вышел из палатки. Я тотчас последовал за ним.
Лагерь был раскинут на возвышенном месте, на берегу замерзшего озера, имевшего ширину приблизительно с милю. В непосредственной близости от нас поднимались холмы, поросшие лесом, а дальше виднелись те высокие горы, о которых я уже упомянул. Небо было чистое, и месяц ясно светил. В воздухе не было ни малейшего ветерка, вокруг нас царила мертвая тишина, ни одна ветка дерева не шевелилась, ни один звук не раздавался, даже шум и звук голосов, который раньше время от времени доносился до нас из лагеря, теперь прекратился. Все вокруг словно замерло. Теперь, когда после того, как солнце зашло, ветер окончательно утих, сразу сделалось так тепло, как будто наступила не осенняя, а июльская ночь. Подобная внезапная теплота производила какое-то особенное странное впечатление, тем более что земля, на которой мы стояли, и озеро, на которое мы смотрели, замерзли.
Милорд, опершись локтем правой руки о ладонь левой и подперев правой рукой подбородок, стоял и смотрел в пространство, на расстилавшийся перед его глазами лес. Я взглянул туда же, куда смотрел и он, и увидел целый ряд сосен; одна часть этих сосен росла на холмах, а другая — в долине. Неподалеку от этих сосен и холмов, как мне было известно, находилась могила нашего врага, покинувшего этот мир и избавившего его от одного из самых предприимчивых и живых его деятелей. О том, что он умер, я думал без сожаления и считал даже за счастье, что он покинул свет и освободил меня от постоянного страха, который я терпел. Изо дня в день мучиться мыслью, что между братьями Дьюри может произойти ссора, которая может окончиться кровавой драмой, было ужасно. Мастер Баллантрэ окончил свое земное существование, и это было хорошо.
Думая о смерти мастера Баллантрэ, я невольно вспомнил и о живом мертвеце, каким я считал милорда. И на самом деле, разве милорд не был живой мертвец? Разве он жил? Разве он был теперь такой человек, какой он был прежде? Нет, это был воин, у которого из рук выбили оружие, и который, хотя его и вышвырнули из ряда войск, боялся покинуть поле брани и, не будучи в силах сражаться, все-таки медлил уходить с места сражения. А между тем, что это был раньше за хороший, симпатичный человек, какой умный и благородный! Что это был за покорный сын, даже слишком покорный, что за любящий муж! Что это был за терпеливый человек, с каким терпением он переносил всевозможные неприятности, и как он умел при этом казаться спокойным и молчать! Как сильно я любил его, с каким удовольствием я пожимал его руку!
Мне стало его до такой степени жалко, что в то время, как я вспоминал о том, каким он был прежде, глухое рыдание вырвалось из моей груди. Я готов был громко расплакаться, когда я, стоя рядом с ним, взглянул на него и увидел это печальное лицо, на которое падал лунный свет, и я страстно, страстно желал видеть его снова таким, каким он был прежде. Я в душе своей взывал к Богу и просил Его освободить милорда от мук, которые он терпел, и помочь мне сохранить в моем сердце ту любовь, которую я к нему питал.
— О, Боже мой, — молился я, — человек этот был один из лучших людей, которых я знал! Как он был хорош со мной, как ласково он относился ко мне, а между тем теперь я даже боюсь его. Но если он поступал не так, как следовало, то не потому, что у него были злые помыслы, а потому, что он был убит горем. Но, несмотря на это, от него начинают отшатываться многие, и я, я также начинаю отшатываться от него. О, Господи, не дай ему пасть так глубоко, чтобы мы стали ненавидеть его!
В то время, как я в душе моей молился, я услышал вдруг какой-то звук. Он раздавался не особенно громко и не особенно близко от нас, но так как все время вокруг нас царила тишина, то не мудрено, что звук этот всполошил всех, словно трубный звук. Прежде чем я успел вздохнуть, сэр Вильям подошел уже ко мне, а за ним последовала большая часть его свиты. Все мы принялись прислушиваться.
Я взглянул на окружавших меня людей и заметил, что у всех у них лица были бледные, а во взглядах выражалось волнение и страх. У иных лица были мрачные и лбы сморщенные, в то время как они, то нагибая, то поднимая голову, прислушивались к звуку, который казался им чрезвычайно подозрительным.
Милорд, несколько согнувшись, стоял впереди всех. Он поднял руку, подавая этим знак, чтобы все молчали и не двигались, и, прислушиваясь к странному звуку, раздававшемуся беспрерывно, превратился словно в статую.
Мы все стояли и прислушивались к звуку, возбудившему наше любопытство, когда Моунтен вдруг шепотом сказал:
— Я знаю теперь, что это такое, — и когда мы все повернулись к нему, чтобы слышать, что он говорит, продолжал: — Это индус, это Секундра Дасс. Он, по всей вероятности, знает, где хранится клад его господина, и вырывает его теперь.
— Да, да, наверно, — сказал сэр Вильям. — А мы были настолько наивны, что вообразили, будто он отправился умирать на могилу своего господина.
— Странно только вот что, — сказал Моунтен, — что звук раздается как раз оттуда, где находился наш лагерь. Кроме того, трудно себе представить, чтобы это был Секундра Дасс, так как если это он, то каким образом он мог попасть туда раньше нас? Нужно иметь крылья, чтобы слетать туда так скоро.
— О, жадность и боязнь — это такие крылья, которые быстро носят, — сказал сэр Вильям. — Но, знаете ли, мне пришла в голову мысль, не отправиться ли нам тотчас также туда и не накрыть ли его в то время, как он вырывает клад?
Предложение сэра Вильяма было принято: решено было отправиться туда, откуда раздавался звук, и застать врасплох Секундру во время его занятия. Некоторые из индейцев, принадлежавших к свите сэра Вильяма, тотчас бросились бежать вперед; в лагере были оставлены караульные, и мы отправились в путь. Мы шли по неровной замерзшей земле, лед трещал под нашими ногами, когда мы наступали на него, и он проламывался, а над нами поднимались густые темные сосны и ярко светила луна.
Нам пришлось спуститься сначала в долину, и чем ниже мы спускались в нее, тем слабее делался звук, который заставил нас пуститься в путь, а когда мы окончательно спустились в нее, мы ничего больше не слышали. Но затем вскоре, когда мы начали подходить к равнине, окруженной холмами, на которых, хотя и в весьма малом количестве, росли сосны, и окруженной скалами, которые бросали на землю темные громадные тени, в то время как их освещала луна, мы не только вполне ясно расслышали звук, но увидели человека, который очень быстро действовал каким-то железным орудием. Мы шли все дальше и дальше вперед, и когда мы наконец подошли совсем близко к тому месту, где орудовал человек, мы остановились и, защищенные деревьями, растущими у подножия холма, к которому мы подошли, стали смотреть на весьма странную картину, представившуюся нашим глазам.
