извлечены запасы, предназначенные для торговли. Не все, конечно, но по бутылке на брата, включая немцев. В результате непривычные к нашим нормам лидеры команды соперников нахлестались так, что на следующий день не смогли оказать какого бы то ни было влияния на ход игры. А тогда, ночью, все стояли у дороги, разливали водку по пластиковым стаканчикам (их предусмотрительные немцы тоже захватили с собой) и оживленно беседовали, несмотря на то, что ни один из игроков МГУ, кроме Алексеича, немецким не владел. В свете луны дорожное покрытие выглядело как блестящие драгоценные камни. Выяснилось, что дорога действительно сделана из гранитной брусчатки, но не такой, как у нас на Красной площади, а сечением примерно восемь на восемь сантиметров. «Наверное, трудно такую дорогу ремонтировать», – предположил кто-то из наших для поддержания разговора. Тут вмешался переводчик и сообщил, что эту дорогу вообще никогда и никто не ремонтировал и в ближайшее время не собирается. Она сохранилась в таком виде с 1936 года, вот только один участок в 1945 году был поврежден авиабомбой, и пришлось положить асфальт. Лишь его ремонтируют раз в два года...
Разместили нашу команду в пионерском лагере. Самом натуральном лагере, с двухъярусными кроватями в спальнях и детскими унитазами в туалетах. Правда, изображенные на плакатах немецкие дети были в синих галстуках, а не в красных, как наши. «Гитлерюгенд?» – вежливо осведомился кто-то из игроков, указывая на картинку, где был изображен немецко-пионерский строй. Поперхнувшийся бутербродом переводчик замахал руками: «У нас пионеров зовут „эфдэётлеры». Не говорите такого, тут же дети!» И действительно, мимо неслышно прошмыгнули несколько местных детишек, со страхом и любопытством взиравших на русских «чудо-богатырей». Алексеич, собиравшийся отойти ко сну, обнаружил на постельном белье печать внешкольного учреждения, из которой следовало, что «данный предмет принадлежит пионерскому лагерю имени Мюллера». Тут же возник спор, какой Мюллер имеется в виду. Соратник Максима Максимовича Исаева по IV отделению РСХА или западногерманский футболист Герд Мюллер? Пришлось прибегнуть к помощи переводчика, который долго не мог понять, что за человек Мюллер, работавший вместе со Штирлицем. А когда ему объяснили, что это был шеф гестапо, он снова замахал руками и закричал: «Warum Gestapo? Nicht Gestapo![3] Мюллер, в честь которого назван лагерь, был вождем крестьянского восстания в XV веке!» Это несколько успокоило наших ребят, решивших было, что фашизм в Германии возрождается небывалыми темпами.
Максим Капитановский в своей книге о «Машине времени» под названием «Все очень непросто» писал о том, что я, как большинство полных и жизнерадостных людей, люблю услаждать слух своих сожителей или сожительниц мощным храпом. Так вот, по сравнению с храпом Алексеича, мой – кошачье мурлыканье. Это говорю вам я, человек, который неоднократно проживал с ним в одном гостиничном номере. У нас даже была такая игра – «кто первый заснет». Победителем в ней становился тот, кто сумел быстрее впасть в объятия Морфея. Другой же мучался потом всю ночь. Но если победителю первого тура вздумалось вдруг проснуться и пойти покурить или просто пописать, то он автоматически становился лузером. Его оппонент мгновенно засыпал, оглашая окрестности трубными звуками. Но, повторяю, пальму первенства всегда держал Алексеич.
В упомянутом пионерском лагере имени Мюллера, как я уже отмечал, кровати были двухэтажные, а в комнате их было по четыре штуки. Вообще-то хоккеисты – народ, привычный к коллективному проживанию, и такие мелочи, как храп, даже в исполнении Алексеича, не могут сбить их с пути истинного. Но новенький член коллектива – Андрей, воспитанник рижского «Динамо», оказавшийся волею судеб прямо над ложем нашего большого друга, пребывал в состоянии, близком к эмоциональному шоку. Наутро, уже за завтраком он по-прибалтийски тактично посетовал: «Алексей Алексеевич, вы ночью так храпели, что я, к сожалению, ни на минуту не мог сомкнуть глаз, все слушал и слушал». На что Алексеич, невозмутимо жуя немецкую котлету, ответил: «А что ты слушал-то? Спал бы себе, игра ведь скоро...»
Кормили наших хоккеистов в кафе при стадионе города Вайсвассера. Причем очень вкусно и обильно, даже как-то не по-европейски. Но сервировка была на уровне. Особенно поразили ребят кусочки хлеба, нарезанные ломтиками толщиной ровно в четыре миллиметра. Витя Беляков не вытерпел и пошел на кухню, чтобы выяснить, кто же так аккуратно режет зернопродукты. Вернулся разочарованный: «Там у них, гадов, машина специальная стоит, которая и режет хлеб. А я-то думал, немецкая точность...» Сегодня подобные резательные машинки никого уже не удивят, а тогда они казались чем-то из будущего, как позднее выяснилось, совсем недалекого...
Стадион, на котором нашим предстояло провести первую игру, был истинным достижением «народного социализма». Выглядел он по-спартански аскетично. Стоячие трибуны из какого-то материала вроде бетона, но почему-то коричневатого цвета, окружали хоккейную площадку со старорежимными деревянными бортиками и сетками за воротами. Табло было исполнено в стиле пятидесятых годов: на нем механическим образом появлялись цифры, обозначавшие счет, а над нишами, в которых они появлялись, красовались надписи: ADW (Akademie der Wissenschaften[4] ) и Moskau, то есть Москва, что, собственно, должно было обозначать МГУ.
Народа на трибунах было не сказать, чтобы много, человек сто, правда, один из них оказался настоящим фанатом хоккея, таким, на которых, собственно, все и держится. Этот дедок, как выяснилось из беседы с ним, не пропустил ни одного!!! матча в Вайсвассере с 1951 года. В доказательство он притащил огромные альбомы, в которых были наклеены вырезки из газет с отчетами и красовались автографы всех игроков – участников игр. Выяснилось, что здесь побывало с полсотни олимпийских чемпионов, наших, конечно, а также много других известных игроков, которые скрещивали клюшки с местными коллективами либо друг с другом в рамках многочисленных турниров.
После поездки в автобусе с нашими хоккеистами первая пятерка немцев полностью выпала из действительности и просто отбывала номер. Наши же ребята просто резвились. Юра Комаров – один из участников исторического матча ХК МГУ – «Машина времени» 1982 года, о котором я писал в предыдущей книге, забрасывал одну шайбу за другой. Немногочисленные болельщики, вначале поддерживавшие своих, стали в конце концов аплодировать ему и кричать: «Оберлига!» – что обозначало признание его класса на уровне ГДР, а потом даже «Бундеслига!» – готовы были увидеть его в западнонемецком хоккее.
Любопытный случай произошел при счете 9: 2 в пользу наших. Алексеич, отбивая бросок, распластался на льду, а шайба упала сверху прямо ему на зад. Леша Стрелков крикнул: «Алексеич! Не вставай!» и уже собирался накрыть собой товарища, но вратарь, проявив необычную для его комплекции подвижность, резко поднялся. Шайба, понятное дело, закатилась в ворота. Но общий счет 12: 3 компенсировал этот курьезный гол, тем более что в хоккее такое бывает сплошь и рядом. Даже Третьяк в свое время, сыграв, по выражению Николая Николаевича Озерова, «как заправский теннисист», сумел загнать подскочившую вверх шайбу точнехонько в верхний угол своих ворот.
Первая и, как выяснилось, единственная победа позволила нашим хоккеистам выйти сразу в финал турнира. В другом же матче местная команда «Айнхайт» переиграла какой-то «Мотор» со счетом 4:2. Соперники по финалу не произвели на ХК МГУ никакого впечатления, поэтому было решено отметить первую победу товарищеским ужином в местном заведении под названием «Гаштетт». Алексеич, воспользовавшись тем, что вспомнил основы немецкого языка, стал заказывать еду и напитки. Самое интересное, что официантка его отлично понимала. Единственное, что вызвало некоторые разногласия, – это название местного вермута, которое ребята обнаружили в меню. Там было черным по белому написано: «White Lady»,[5] но когда Алексеич назвал напиток, официантка сделала большие глаза и сказала: «Nicht ferstehen».[6] Пришлось ткнуть в меню пальцем. «A-a – „Weisse lady»,[7] – произнесла по-немецки служительница сервиса и притащила объемистую бутылку с изображением дамы в белом платье. Кстати, вермут оказался не самым худшим, во всяком случае, был похож на настоящий больше, чем венгерские или молдавские аналоги. Алексеич, налив золотистой влаги в бокал, встал и торжественно сказал, почему-то глядя в глаза подошедшему метрдотелю: «За победу! – и через паузу: – За нашу победу!» Немец так ничего и не понял, видимо, не смотрел наших фильмов про советских разведчиков, оказавшихся в немецком тылу.
Рядом с заведением находился продуктовый магазин, на дверях которого красовалось аккуратно отпечатанное на трех языках – немецком, русском и польском – объявление следующего содержания: «Уважаемые граждане Польской Народной Республики! Убедительная просьба не утруждать себя посещением нашего магазина, поскольку ассортимент товаров для широкой продажи в настоящее время отсутствует». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Захотели польские братья (а Польша от Вайсвассера совсем
