сарай, а на его месте камень черный объявился. Не простой камень. По ночам от него свист исходил. Ей- богу. И растительность стала выводиться на ее дворе. Деревья, трава, кустик какой — все повысыхало. Дом ее на бугре как раз стоял, веришь — нет, облысела земля. А скотина какая, та, наоборот, в рост пошла. Тут все поняли — сроднилась Настасья с чертом. Сторониться ее начали. Она в отместку залютовала. Высохла к тому времени, ну есть чистая деревяшка суковатая, солнцем выжженная. А как обернется вороной, и пошла... Не приведи господи. На дворе ночь черным-черна, а ей самое раздолье. Летает. Ты видал когда, чтобы птица по ночам летала? То-то. Самые что ни на есть черные ночи выбирала. Скотину во дворах стала изводить. Вскоре и сама сгинула. Пошла на Злыдень-озеро да не вернулась. Со Злыдень-озера и раньше, было дело, не возвращались. Только после Настасьиной гибели над озером в самые-самые ночи, особенно под святые праздники, карканье слышится. Не веришь — сходи. Ты не пойдешь, а он ходит. Нечисто здесь, то-то.
Вот какой человек обратил внимание на мальчишку. Долго с матерью Вовкиной разговаривал, убеждал ее в чем-то. Взял в конце концов Вовку под свою опеку.
Каждую пятидневку под выходной Володька уходил на рыбалку. Он и раньше любил посидеть с удочкой — не столько из-за рыбы, сколько из-за того, что один на один у реки остаешься. Но если раньше он удил рыбу возле поселка, то теперь уходили они с Семушкиным с вечера подальше от жилья на Злыдень-озеро, пешего ходу до которого было поболе трех часов. Выходили они засветло, добирались к закату. До черноты ночи успевали дров припасти для костра, подготовиться к утренней рыбалке. Раз сходили, другой...
Уходя на рыбалку, Семушкин каждый раз захватывал с собой объемистый мешок. В мешке у Семушкина кроме рыболовных снастей лежали приспособления для тренировок по системе, которую Иван Захарович разработал сам. Хранились в мешке парусиновые широкие пояса, наполненные свинцом, с тесемками для крепления. Перепончатые перчатки с тугими резинками для тренировки пальцев рук и ног, тугие заспинные ремни, прочие приспособления. Со всем этим хозяйством они приходили на озеро и располагались. С утра — тренировки.
После разминки, бега по песку, вел Семушкин своего подопечного через трясину к склону холма. Впрочем, водил он парнишку в самом начале, пока не освоил Володька технику выбора тропы по едва заметным кабаньим следам, пока не научился сам определять путь движения по топям, пользуясь едва заметными ориентирами. На этом склоне, густо поросшем ольхой, черемухой, осиной, березой да елями, Семушкин прорубил просеку. Рубил сверху вниз зигзагами. Узкая получилась просека. Как раз на одного человека. Причем на всем протяжении просеки оставлял Семушкин необрубленные стволы и ветки на высоте Вовкиного роста и ниже. Показал, как бегать по такой просеке. Сбежал так легко и просто, как будто под ним была ровная тропа. Объяснил смысл бега по тропе. Такой бег помогает человеку отработать реакцию. Сказал, чтобы Володька впредь научился бегать не задевая ни одной ветки, не спотыкаясь о пни- обрубки.
После разминки ученик шел к своей просеке, на которую уходил еще час. Когда возвращался, отрабатывали с Семушкиным приемы. Их было много.
Радовала и рыбалка. Не с пустыми руками они возвращались со Злыдень-озера. Приносили рыбы и хозяйке Семушкина, и Володькиной матери. Мать радовалась, что сын взрослел, становился, как говорила, добытчиком. Радовало ее и то, что сын день ото дня хозяйственнее становился, самостоятельнее, что ли. И по дому многое стал делать, и в огороде. Жить стал по часам. Раньше-то, бывало, все молчком, сейчас нет-нет да и расскажет что. Внимание к ней проявляет. То отдохни, скажет, то другое слово найдет.
«...Военно-фашистским повстанцам в Марокко удалось высадить сегодня утром десант на территории Испании, в районе Кадикса, и овладеть городом. Одновременно командующий второй дивизией в Севилье поднял там восстание против правительства и захватил власть в городе. Высадившийся в районе Кадикса десант соединился с войсками, восставшими в Севилье».
«Контрреволюция рассчитывала не на поддержку со стороны масс, а главным образом на отборные воинские части, состоящие из профессиональных солдат и сосредоточенные в Марокко...»
«Наш народ, жертвующий своей жизнью в борьбе против фашизма, хочет, чтобы вы знали, что ваша братская помощь подняла его энтузиазм, дала новую энергию бойцам и укрепила его веру в победу».
О событиях в Испании писали все газеты, о них сообщалось по радио. Начался сбор средств в фонд помощи бойцам Испании. Уехал из поселка Семушкин. Уехал так же неожиданно, как и появился. Артельные большей частью обиделись на такой отъезд Семушкина. «Ты хоть и строгий человек, — говорили об Иване Захаровиче, — но должон был проводы устроить». Разговоры, однако, на том и кончились. Вспомнят, как ладно сапоги тачал, снова забудут. Один Володька постоянно помнил своего наставника, его слова.
— То, что я тебе дал, — сказал, прощаясь, Иван Захарович, — помни об этом. Будь достоин доверия.
Володька помнил. Время свое до последней минуты отдавал тренировкам, учебе. Теперь жизнь его складывалась по-иному, и он, словно наверстывая упущенное в беге на длинную дистанцию, заторопился. Потянулся к одногодкам. Появились товарищи, друзья. Из Володьки он как-то незаметно превратился в Володю, Владимира.
«...Легко ли было мне поднять его? Вся душа за него изболелась. Кабы не Иван Захарович, разве он вошел бы в силу? Разве свершил бы такое в войну? Иван Захарович его на ноги поставил, ему спасибо».
Мария Петровна Кононова — женщина невысокая, худенькая. Хлопотливая. Сядет, начнет говорить, тут же встанет. То скатерть поправит, то тарелку переставит. Пальцы рук ее узловатые. Много досталось этим рукам. И лес они валили, и землю обрабатывали. Познали руки нелегкую мужицкую работу, но выдюжили. На стене, рядом с фотографиями, висят грамоты за хорошую работу и на фабрике, и на лесозаготовках, и на торфоразработках. За доблестный труд во время Великой Отечественной войны награждена Мария Петровна медалью.
Дом у нее сохранился старый, довоенный. Не дошли фашисты до Озерного. Остановили их в десяти километрах от поселка. Дом ветхий, но внутри его чисто, опрятно. Стараниями Марии Петровны доски пола выскоблены до желтизны.
Лицом Володя в мать. Курносый, остроглазый. Брови почти срослись у переносицы. На левой щеке небольшая родинка, такая же, как у матери. Их схожесть заметна на всех фотографиях. Одну из карточек Мария Петровна сняла со стены, погладила.
«...Аккуратный он был. В неделю письмо обязательно пришлет. И до того откровенный... Все-то он
