— Заметил. Прежде всего позу Терехова. Она была естественной. Он будто отдыхал.
— Я не об этом. Братанчук! — Сторожев показал глазами на фарфоровый чайник. Братанчук достал резиновый пакет, осторожно уложил туда чайник, спрятал в сумку.
— И все-таки постарайся вспомнить.
— По-моему, прежде всего запомнились запахи. Да, запахи.
— Какие именно? Постарайся ответить поточней.
— Запах жженой бумаги. Потом — запах миндаля.
— И все? Вспомни. Не было еще, скажем, запаха рыбы?
— Нет. Миндаль и жженая бумага. Хотя нет, не все. Конечно, еще был запах чая. Теплого чая. Но главным образом запах жженой бумаги. Он перебивал все остальное. Вот это и запомнилось.
Эти мои слова будто заставили Сторожева подойти к печке. Он сел на корточки перед заслонкой.
— Запах жженой бумаги... Он жег документы. Много документов. Как ты считаешь?
— Не просто жег, Сергей Валентинович. Когда они сгорели, он тщательно перемешал пепел. Превратил его буквально в труху. Посмотрите.
— Да, я это заметил. Но сначала он разорвал фотографии. Вот только — почему не все?
— Может быть, ему кто-то помешал? Или что-то?
— Нет. Здесь никого не было. Я в этом уверен.
— Понял, что это занятие бессмысленно.
Мы встали. Сторожев подошел к боковой стене. Попытался открыть одно из окон.
— И занялся документами?
— Да.
Окно не поддавалось. Я видел — рама прибита двумя гвоздями к наличнику.
— Тоже верно.
Сторожев оставил окно, перешел к перекидному календарю.
Стал переворачивать листы календаря. На каждом была глянцевая цветная фотография: огромный белый пароход в море.
— И без данных лаборатории как будто все сходится, — сказал Сторожев.
— Мне кажется, не все сходится. Фрагменты отпечатков пальцев пока не проверены. Блок на выходе, который подходил бы сразу к двум рациям. Его нет.
Сторожев присел, стал внимательно разглядывать ноги Терехова. На Терехове были тапочки без задников. Именно их Сторожев изучал, наверное, около десяти минут.
— Блок. Ты прав. Если бы нам удалось его найти. Я прикажу перекопать весь участок.
Мне показалось, Сторожев уже не замечает меня.
— Я подожду на улице, Сергей Валентинович. Разрешите?
— Да, конечно.
Перед домом Терехова собралась довольно большая толпа. Ближе всех стояли соседи. Я увидел Сашу. Подходили все новые люди.
Самоубийство? Я вдруг почувствовал — я убежден в этом не из-за каких-то фактов. Все дело в естественности его позы. Не может быть такой поза человека, которого убили.
Я подошел к Саше. Она отвернулась.
— Саша...
— Володя, я не могу. Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем.
Я не видел ее лица. Но чувствовал, что она молча плачет. Тронул ее за плечо. Она повернулась. Боком, неловко ткнулась в мою руку.
— Володя, простите меня. Это ужасно.
Я чувствовал, как рубашка на моем плече становится мокрой. Саша плакала некрасиво. Она сморкалась, то и дело вытирала нос платком, кусала губы, судорожно всхлипывала.
— Саша. Успокойтесь. Пожалуйста. Возьмите себя в руки.
— Я уеду сегодня. Я не могу здесь больше быть. Это ужасно.
Она по-прежнему не смотрела на меня. Стояла, отвернувшись в сторону.
— Хорошо, — я помедлил. — До свиданья.
Я смотрел, как она идет, опустив голову. Вот скрылась за углом.
Меня отвлек шум. Санитары вынесли носилки с телом Терехова. Стоявшие сзади сейчас пытались протиснуться вперед. Правда, они все равно ничего бы не увидели — тело Терехова было накрыто синей простыней. Санитары вдвинули носилки в машину, дверца захлопнулась. «Рафик» включил сирену. Он так и уехал с включенной сиреной, чтобы выбраться из толпы, стоящей около дома.
Постепенно люди стали расходиться.
Теперь рядом со мной остались только самые любопытные.
Я увидел Малина. Он возился в беседке.
Пограничники перекапывали огород.
Еще один наряд разбирал сарай. Часть стены была уже разобрана, крыша снята. Двое пограничников вынимали гвозди, двое осторожно снимали доски.
Когда Васильченко спрыгнул с катера на причал, он сразу по моему виду понял, что что-то случилось.
— Что с тобой?
— Ничего, — я взял швартов, закрепил за кнехт. — Терехов умер.
— Черт.
Мы сели на ящик. Я разглядывал, как пляшут солнечные зайчики.
— Что с ним было? Сам или кто-то?
— По-моему, сам.
— Расскажи хоть, как это случилось.
Я подробно рассказал все.
Подъехал Зибров на мотоцикле. Я заметил — брюки его до колен выпачканы землей.
— Что-нибудь нашли?
— Пока ничего. Перекопали весь участок.
— Сам копал?
— Копал. Сторожев просил передать — завтра в двенадцать вы оба должны быть у него в отделе.
— Хорошо. Куда сам?
— В район. Смерть с неустановленной причиной — шутишь. Счастливо.
— Счастливо.
С вечера я собрал вещи. Их оказалось немного — они не заполнили и половину сумки. Спать мы легли рано. Уже ночью под окном затрещал мотоцикл. Скрипнула дверь.
— Нашли блок, — сказал Зибров в темноте. — Только сейчас. Представляешь, в сарае был спрятан. В одной из досок.
На другой день в двенадцать часов я вошел в кабинет Сторожева.
— Садись, — Сторожев достал из папки листок. — Хочу познакомить тебя с результатами химического анализа. Держи.
Я взял протянутое заключение. Мельком пробежал первые фразы. Сразу же увидел строчку, отчеркнутую красным карандашом. Пометка Сторожева.
«...Найдены... химические составные... растворимой стандартной гранулы-облатки для цианистого калия».
Значит, Терехов принял облатку. Она растворяется в пищевом тракте мгновенно. Тут же — смерть.
Облатка с цианистым калием. Химические остатки гранулы, найденные при вскрытии, подтверждают,
