— Как только они появятся — позвони…»
А потом, когда Владимир спел ей уже в Москве «Французских бесов» — о своих парижских «подвигах», Марина сначала хохотала, а затем, дослушав до конца, вдруг принялась демонстративно собирать чемоданы и, задохнувшись от возмущения, сорвалась:
— Ты! Ты вспомнил обо всех — о венграх и болгарах, о цыганах и армянах в браслетах и серьгах, а другу — «гению всех времен» — посвятил всю песню! В этом ты весь! Для меня у тебя не нашлось и полсловечка! Мои слезы не стоят ни гроша, так, по-твоему?.. Вы все негодяи!
— Разберемся, — сказал Высоцкий. — Зачем ругаться, если все равно помиримся?.. А, Марин?
Но она улетела в Париж. А он вслед за ней.
Не раз и не два Марина и Владимир обсуждали самые различные варианты легализации его песен. От «Мелодии» по-прежнему — ни бе ни ме. Нужно было искать фирмачей во Франции, которые бы согласились рискнуть и запустить русского. Хозяева фирмы «Le Chant du Monde» готовы были взяться за проект, но с одним условием: «шансонье совьетик» должен согласовать свой репертуар с Министерством культуры СССР.
— Они меня надуть хотят, — ругался Высоцкий. — Коммунистическая фирма, мать их так!
На согласование ушли месяцы, спал изначальный азарт. Даже на требования министерских искусствоведов радикально пересмотреть «клавир» Высоцкий махнул рукой:
— Все лучше, чем ничего.
После долгих дискуссий было принято решение, что музыкальное сопровождение должно быть оркестровым. Но аранжировщик обязан более-менее знать русский язык, чтобы понимать, о чем идет речь в песне. Было и еще одно условие Высоцкого: желательно, чтобы мелодист не имел консерваторского образования, то есть не был зашорен классикой жанра.
— Так получилось, — рассказывал болгарский музыкант Костя Казанский, давненько осевший в Париже, — что три или четыре человека, к которым они с Мариной обратились за советом, назвали мое имя. К тому же выяснилось, что мы были как бы знакомы, еще не зная друг друга. Я работал с Алешей Дмитриевичем, и была какая-то частная вечеринка… Мы спели пару песен, и, конечно, там была Марина с каким-то молодым парнем. И Дмитриевич говорит: «Вот, познакомься: Валентин». Он перепутал имена. И я с каким-то Валентином говорил 10–15 минут… Я не думал, что это Высоцкий. Я только слышал тогда о Высоцком, мне казалось, что он должен был быть уже в возрасте, таким мощным, пожившим…
Когда началась настоящая работа, позже вспоминал Костя, мы все — Марина, я, Борис Бергман, который тогда помог найти других музыкантов, — мы все хотели, чтобы было все сделано именно так, как хочет Высоцкий. Мы работали много и очень хорошо друг друга понимали…
Чтобы понапрасну не тратить время на бесконечные переезды из предместья в Париж и обратно, Марина сняла квартирку у Костиного дяди на rue Rousselle, поблизости от студии.
А потом, вспоминала Марина, Володя сидел над своими пластинками, выпущенными французами, и плакал от счастья. Как мальчик. Он ведь всегда оставался ребенком. Во всяком случае, для нее одной.
В одном из интервью Высоцкий как-то сказал, что «счастье — это путешествие. Необязательно из мира в мир. Это путешествие может быть в душу другого человека… И не одному, а с человеком, которого ты любишь. Может быть, какие-то поездки, но вдвоем с человеком, которого ты любишь, мнением которого ты дорожишь…»
Марина безошибочно, природным женским чутьем угадала неизбывную эту тягу к странствиям и перемене мест.
«Хотя разрешение на выезд распространялось только на Францию, мы с ним объездили весь мир, — гордилась Марина Влади. — Когда он возвращался в СССР, то, по тогдашним правилам, надо было сдавать заграничный паспорт в отдел кадров. Там у всех просто глаза вылезали из орбит: кроме отметок о пересечении французской границы, стояли штампы Мексики, США, других экзотических мест. Но обходилось без неприятных последствий. Чиновники считали, что раз Володя так лихо путешествует по свету, значит, кто-то наверху его поддерживает. Конечно, все это было не так, но эта их боязливость играла нам на руку».
Для своих странствий они избирают самые неожиданные и замысловатые маршруты. Марине ловко удавалось совмещать приятное общение с друзьями и работу Ее ждали по всему миру В олимпийском Монреале Марину и Владимира охотно принимает старинная подружка, известная канадская певица Диана Дюфрен. Деятельная, легкая на подъем, компанейская, веселая, она тут же знакомит заокеанских гостей со своими канадскими приятелями, награждая каждого восторженным комплиментом:
— Это Жиль Тальбо, наш замечательный продюсер… Знакомьтесь: волшебник Андре Перри, звукорежиссер, «лучшее ухо американского континента». Он, кстати, записывал первый сольный альбом Джона Леннона… А это — Люк Пламандон, изумительный поэт, пишет песни для меня. Сейчас мы вместе работаем над первой франко-квебекской рок-оперой «Стармания». Люк сочинил чудесное либретто.
Ладно, ребята, все, располагайтесь, отдыхайте, развлекайтесь, хозяйничайте. Не думайте ни о каких проблемах — вы в раю. А я вас покидаю, у меня во Франции концерты и встречи с композитором Мишелем Берже, он пишет музыку к нашей «Мании». В общем, я спокойна — вы остаетесь на попечении моих друзей…
Диана упорхнула, оставив свой двухэтажный особняк в полном распоряжении Марины и Владимира. После первой же вечеринки, завершившейся, конечно, песнями Высоцкого, Тальбо и Перри приглашают их в свою суперсовременную музыкальную студию в фантастическом стеклянном доме на берегу озера в окружении берез и предлагают сделать записи для пластинки. Марина посмеивается, вспоминая московскую эпопею с «Мелодией», свои бессмысленные светские беседы с «Ниловной»-Демичевым с обещанием «ускорить процесс».
Владимир с Мариной переглядываются — предложение, конечно, заманчивое, но подобные несанкционированные вольности дома могут обернуться для него немалыми неприятностями. А, черт с ними! Мало ли магнитофонных записей гуляет без контроля?!! Вот кто-то под шумок и… Условились, что канадские впредь он будет называть «пиратскими». Без обид, господа? Да ради бога, как вам угодно…
Воздух свободы —
…Пройдошистый продюсер студии MGM Майк Медовой расстарался и умудрился собрать на вечеринку в Лос-Анджелесе, как говорится, весь Голливуд. Кого там только не было — Грегори Пек, Роберт де Ниро, Пол Ньюмен, Рок Хадсон, Джек Николсон, сверкали улыбками и жадными очами кинодивы… Поначалу мало кто обращал внимание на гостя, ради которого, собственно, и был затеян этот прием. Публика с бокалами в руках неспешно прохаживалась, раскланиваясь и обмениваясь дежурными улыбками. Тягостно тянулись минуты. Скомкать чопорную обстановку решился только Милош Форман,[33] уже успевший стать здесь классиком-«оскароносцем». Он с ходу предложил заскучавшему Высоцкому:
— Ну-ка, Володя, заспивай!
Форман, уроженец Чехословакии, русский язык еще со школы худо-бедно знал, но говорил со смешным, то ли украинским, то ли белорусским, акцентом. В Москве ранее (до эмиграции) он бывал и в компаниях друзей-киношников песни Высоцкого, конечно же, не раз слышал.
— Ну, что ты, Милош, как я могу здесь петь? — пытался возразить Владимир. — Что они поймут?
Но Форман настаивал:
— Ну, пожалуйста, Володя, хотя бы пару песен.
Известный русский актер и поэт, как поспешил представить его Медовой, взял в руки гитару.
Марина стояла у стены и была напряжена, как перед своим первым выходом на сцену. Кто-то, слегка прикоснувшись к ее руке, предлагает ей присесть, а она вздрагивает, как от удара, вспоминая развалившееся под ней кресло в том кошмарном дебютном спектакле.
